Александр Керенский. Демократ во главе России

Встречу с царем Александр Федорович ожидал с некоторым волнением, не зная, как поведет себя царь – злобно, или доброжелательно, или как-то еще. Керенский был участником и единственным очевидцем этой встречи: «Вся семья в полной растерянности стояла вокруг маленького столика у окна. От этой группы отделился невысокий человек в военной форме. Это был Николай II. Он тоже волновался, не зная, как я поведу себя с ним. Я быстро подошел к нему и с улыбкой протянул руку, отрывисто произнося, как всегда при знакомстве: „Керенский“.

Царь крепко пожал мне руку, в ответ тоже улыбнулся и повел меня к семье. Его сын и дочери, не скрывая любопытства, внимательно смотрели на меня как на «ужасного революционера». Александра Федоровна, надменная, чопорная и величавая, нехотя, словно по принуждению, протянула свою руку. В этом проявилась разница в характере и темпераменте жены и мужа. Я с первого взгляда понял, что Александра Федоровна умна и привлекательна, хотя и сломлена сейчас, и раздражена, обладает железной волей. В те несколько секунд мне стала понятна та трагедия, которая в течение многих лет развивалась за дворцовыми стенами.

Я сообщил членам семьи, что их родственники за границей беспокоятся об их благополучии, и обещал передать им любые послания, если они будут. Спросил: нет ли жалоб, в чем есть необходимость? Николай II поинтересовался военной ситуацией и пожелал мне успехов на новом и ответственном посту. Такова была моя первая встреча с Николаем «Кровавым». После ужаса многолетнего правления большевиков этот эпитет потерял всякий смысл. Тираны, пришедшие на смену Николаю II, вызвали куда большее отвращение, поскольку были виноваты в совершении преступлений против своих собратьев.

Склад ума и обстоятельства жизни царя обусловливали его полную оторванность от народа. Получаемые доклады не доносили до него боли и страдания жертв. С детства ему внушали, что его благо и благо страны – одно и то же, а потому «вероломные» крестьяне, рабочие, солдаты, которых казнили и отправляли в ссылку, казались ему чудовищами, которых надо уничтожить ради интересов страны и его верноподданных.

Николай II с его ясными, голубыми глазами, прекрасными манерами и благородной внешностью представлял для меня полную загадку. Или был опытным актером и искушенным лицемером? Или просто унаследовал обаяние от своего деда Александра II и умело пользовался им? Или был безобидным простаком, находящимся под каблуком у жены, которой вертят все остальные. Представляется непостижимым, чтобы этот вялый, сдержанный человек был царем всей России, царем Польским, Великим князем Финляндским и т. д., и т. д. и правил огромной империей 25 лет. Не знаю, как он выглядел, будучи правящим монархом. Но сейчас, после революции, был испуганным и обезоруживающе обаятельным».

Керенский назначил новым комендантом Александровского дворца полковника Коровиченко, военного юриста, ветерана японской и европейских войн, человека мужественного и прямого. Нельзя было оставить императорскую семью на попечении горстки придворных да стражи, не спускающей с нее глаз. Коровиченко укрепил охрану, содержал узников в полной изоляции и сумел внушить им уважение к новой власти.

После поездок в Царское Село Керенский понял, что никто не интересует царя, кроме сына и дочерей. За его улыбкой и благожелательностью скрывалась холодная маска одиночества и отрешенности. Он не хотел бороться за власть, выпавшую из его рук, – «он сбросил эту власть, как когда-то снимал военную форму, меняя ее на домашнее платье. Он заново начинал жизнь – жизнь простого, не обремененного государственными заботами человека». Старая госпожа Нарышкина передала Керенскому слова Николая: «Как хорошо, что не надо больше присутствовать на утомительных приемах и подписывать бесконечные документы. Я буду читать, гулять и проводить время с детьми».

Царь действительно пребывал в нормальном расположении духа, колол дрова и складывал их в парке в поленницы, занимался садовыми работами, катался на лодке, играл с детьми.

Жена царя остро переживала утрату власти и никак не могла свыкнуться с новым положением. С ней случались истерические припадки, ее мучил частичный паралич. «Такие, как Александра Федоровна, никогда ничего не забывают и не прощают», – писал Керенский. Опасаясь ее давления на мужа, он распорядился на время следствия разлучить супружескую пару, разрешив им встречаться только за завтраком, обедом и ужином с условием «в разговорах не касаться проблем прошлого».

Однажды Александра Федоровна, запинаясь, с сильным акцентом обратилась к Керенскому. Лицо ее вспыхнуло, и она возбужденно заговорила: «Не понимаю, почему люди плохо говорят обо мне. С тех пор как приехала сюда, я всегда любила Россию, я всегда сочувствовала России. Почему же люди считают, что я на стороне Германии и наших врагов. Во мне нет ничего немецкого. Я англичанка по образованию. Английский – мой язык». Она настолько разволновалась, что далее говорить с ней было невозможно.