Вот эта последняя мысль была подхвачена и талантливо развита Лукашенко. Он неоднократно противопоставлял позицию Беларуси, основанную на бескорыстной любви к России и дружбе с ней, позиции официальной Москвы, которая измеряет полезность интеграции деньгами, материальной выгодой. Якобы в противовес нашему бескорыстию Кремль предлагает прагматичную политику. «Вопрос о его (объединения. - Авт.) экономической целесообразности не ставится вообще: если речь идет об объединении братских народов, о деньгах говорить - кощунство»; «Народными порывами движут не деньги. Хотя в условиях продвижения к рынку многие считают, что покупается и продается все. Есть чувства более сильные, чем корысть: дружба, братство, единство. Разумеется, нельзя противопоставлять дружбу и расчет. Но если вы спросите, чего больше в белорусском стремлении быть вместе с россиянами - расчета или чувства, то, безусловно, это второе - желание быть вместе... Мы уже привыкаем к тому, что уровень союзных отношений начал измеряться исключительно деньгами (рублями, долларами). Если ты уступил российскому олигарху за бесценок свое предприятие - ты союзник. Не отдал по дешевке, к примеру, «Белтрансгаз», по которому так много шума, - из списка союзников вон». Когда Россия в 2002 году предложила платить за газ реальными деньгами (или собственностью), Лукашенко, как обычно, стал апеллировать к идеологии, морали. Дескать, какие могут быть счеты, если в годы минувшей войны «в окопах мы гнили вместе».
Таким образом, в 1990-е годы Лукашенко удалось крайне идеологизировать процесс интеграции, довести его до степени информационно-психологической войны со всеми несогласными. Ему вместе с российской прокоммунистической оппозицией удалось создать в обоих государствах такую идеологическую атмосферу на грани истерии, что любые рациональные сомнения по поводу даже не самой интеграции, а ее темпов и форм уже рассматривались как враждебные «единению братских народов». В 1997 году после заключения договора о Союзе Беларуси и России белорусский министр иностранных дел И. Антонович и глава Госдумы РФ Г Селезнев на пресс-конференциях синхронно заявили: дескать, всякая критика подписанных документов означает, что ее авторы работают на западные государства.
Верный своей привычке везде видеть вражеские происки, Лукашенко с самого начала белорусско-российского объединения с пламенным энтузиазмом стал выискивать, разоблачать и пригвождать к позорному столбу внутренних и внешних врагов интеграции. В общем, его логика понятна: если интеграционные процессы не двигаются, то только потому, что против «святого дела» организован коварный заговор. Центр его - в Москве, даже в Кремле, а нити тянутся на Запад: «Мы, как в 41-м, находимся во вражеском кольце. Враги засели в руководстве соседнего государства, с которым мы недавно подписали договор о сообществе»; «положение Республики Беларусь усложняется еще и тем, что прозападные силы в самой России ведут против нее активные действия. Они лоббируют заокеанские интересы, пробуют сорвать интеграционные процессы, дискредитируют республику на международной арене, ведут антибелорусскую пропаганду»; «Союз Беларуси и России, к которому мы стремимся, это был бы хороший фактор, хороший пример. Говорят: а кто мешает? Конечно, прежде всего Западу этот пример не нужен. Особенно американцам. А вдруг потом украинцам захочется? А вдруг этот «процесс пойдет», как наш классик когда-то говорил? Вот пойдет процесс, тогда его уже трудно остановить. Это так. И они напрямую сегодня блокируют Беларусь. В том числе и через отдельных ваших политиков. Вы их хорошо знаете, И, кстати, есть СМИ, которые обслуживают этот процесс. Вы эти СМИ тоже знаете. И там - большие деньги. Им тоже задача - не допустить союза. И насколько возможно, пытаются не допустить».
Время от времени Лукашенко называет поименно этих зловредных врагов интеграции. Так, в 1997 году он говорил российским журналистам: «Я могу впервые уже однозначно заявить: Гайдар и его команда плюс Чубайс - это люди, которые сегодня направили все, что у них есть, на разрушение договора».
Хвост пытается крутить собакой
Лукашенко достаточно эффективно использовал постимперский синдром российского общества. Распад СССР, внешнеполитические поражения, отягощенные чеченской войной, создали тяжелый комплекс великодержавной неполноценности. На фоне дистанцирования от Москвы всех бывших союзников по советскому блоку и постсоветских государетолько один Минск заявлял о братской любви, дружбе и союзничестве с РФ и даже предлагал объединяться в одно государство. Интеграция с Беларусью оказалась единственным лекарством для раненой души российского социума.