Александр Македонский

Пусть грезит тот, кто может и у кого имеется к тому охота. Что дал лично мне этот неверующий — и в то же самое время одержимый и ясновидящий — человек, который однажды, в 1977 году[48], изложил пораженным телезрителям свои соображения по поводу метапсихических явлений, так это то, что можно иметь светлую голову и верить в вечное присутствие Александра, в красноречивость его реликвий и его нематериальной души. Но, как говорит Паскаль: «Ты не станешь меня искать, если уже не нашел меня». И, быть может, лучше полагать, как Мальро, что Александр — это живой Гений, чем верить, подобно некоторым средневековым теологам, прежде всего немецким — таким, как Бертольд из Регенсбурга, Готфрид из Адмонта и Рупрехт из Дёйца, — что Александр был воплощением Дьявола, олицетворением Гордыни. Верование это достаточно распространено в христианстве, так что оно вдохновило авторов мозаик в соборах Отранто, Трани и Таранто, скульпторов церквей в Нарни, Фиденце, Ремагене, Базеле, Фрайбурге-на-Брайсгау: кое-кто так и не простил Александру то, что он сравнял себя с Богом или, как повествуется в романской литературе, то, что он попытался подняться до небес на колеснице, в клетке или в простой корзине, привязанной к двум грифонам. Но, пожалуй, не следует сосредоточиваться на столь отрицательном представлении об Александре, этом идоле идолопоклонников; скажем лишь, что на протяжении по меньшей мере восемнадцати веков люди не столько стремятся видеть в нем искусителя или зло, сколько образ таинственного Царя Вселенной, который завоевал землю лишь затем, чтобы ее спасти.

Глава VI СИМВОЛ

Вот еще одна, уже шестая по счету попытка объяснить феномен Александра. После хронологии, психологии, агиографии, морали и, наконец, фольклора дадим слово социологии, которая стремится к взгляду столь же научному, сколь критическому. Объектом ее исследования не являются ни действие, ни деятель, ни герой, ни две его противоположности — антигерой и бог. Объект ее исследования преимущественно социально-политический: какую, собственно, силу представлял индивидуум в данной эпохе и в данной среде?

При том, что ответов может быть бесконечно много, скажем, что Александр стал символом, то есть, выражаясь буквально, неким собранием, обобщением, совокупностью напряжений и возможностей. Для людей Нового времени на протяжении почти двух веков он символизирует нечто иное, нежели просто человек и его деяние: он кажется символом всего мира. Он является точкой завершения бесчисленных причин, равнодействующей, простым итогом. А во времена, когда заниматься наукой означает составлять формулы, включать исследуемый объект в структуру, в механизм, в память — образ, которому были привержены древние, оказывается отдаленным, если угодно, вещью в себе или сведенным к своему пьедесталу и снабженным, как и положено, краткой надписью или двумя датами. И уж во всяком случае столь же зависимым, сколь и относительным.

Завоевание Балкан, Египта и Передней Азии, вызывавшее столько восхищения на протяжении 2300 лет, становится тогда свершением: 1) Филиппа, сделавшего его возможным; 2) армии, победившей стихии и людей; 3) инженеров; 4) коммерсантов и финансистов; 5) военно-морского флота, открывшего дорогу прочим. Та властная воля или то страстное честолюбие, которые приписывались юному царю, оказываются жестко определенными указаниями родителей и воспитателей, советников и прорицателей. А сам он — одурманенным и погубленным тем вином, которое поглощал. Разве не естественно будет тогда найти для Александра одно-единственное, сведенное к простому уравнению слово: завоеватель, герой, царь, тиран, пагуба, пьяница?

Встанем же на точку зрения, которая открылась после выхода в свет в 1775 году труда барона Сен-Круа «Критический разбор античных историков Александра Великого», второе издание которого (1804) связало различные образы Александра с разными историческими периодами. Чем больше изучаешь античные или восточные источники в связи с биографией Александра, тем чаще приходишь к выводу, что создаваемый ими образ был всего лишь его отражением или абрисом. Всякий автор был волен истолковывать его жизнь и деяния по-своему. Историки нашего времени, которые безоговорочно отвергают легенды и сомневаются в существовании некоей объективной истины, оказываются ниспровергателями, лишая Александра яркой индивидуальности. Попытаемся же следовать их логике, даже если она полностью уничтожит человека и его творение.

Завоевания — заслуга Филиппа