Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

Таис надела серьги и потрясла головой, слушая, как они звенят, и радовалась, как ребенок, играющий с новой игрушкой. Потом обняла Леонида: он задержал ее в объятиях. Таис неуверенно попыталась высвободиться, посмотрела в его глаза… полные любви. На всем его лице лежал свет (или тень?) любви. В его обычно веселых глазах проступило и застыло непривычное выражение обреченности, смирения — чего-то очень серьезного, с чем надо было считаться, чему надо было отдать дань. «О, Эрос, Эрос! На кого ополчился ты, тому желанье глаза туманит…» Какая знакомая песня. Ну, что тут делать?..

Таис давно поняла, что вынуждает Леонида приходить к ней хотя бы на минутку почти каждый день. И поэтому сама просила «не забывать», избавляя от неловкости поиска предлога. Она и сама бы бегала к Александру каждый день, если бы обстоятельства и сам Александр позволяли ей это. Она жалела и понимала Леонида. Она любила его как друга, ценила его преданность, юмор, искренность. Он способен был рассмешить ее в два счета и в два счета вытащить из любой апатии. Он нравился ей и внешне с его задорными глазами-маслинами, в которых светилось столько ума и доброты.

Когда-то это должно было произойти. Конечно, Таис хотелось, чтобы попозже, Леониду, наверное, — чтобы пораньше, а хозяйке нашей жизни — судьбе, чтобы это произошло сейчас. Таис вздохнула тяжелей, чем того хотелось бы Леониду, потом со слабой надеждой еще раз посмотрела ему в глаза. Что ж, если ей не суждено быть счастливой самой, то она хотя бы попытается осчастливить хорошего человека. Да еще в такой день.

Потом, лежа на его груди, она думала, что снова влипла в запутанную любовную историю, в которой больше участников, чем надо, и ей снова придется решать сложное уравнение со многими неизвестными. А хотелось бы простого равенства: Т=А, Таис равна Александру, они равны, они — одно неделимое целое.

Она так часто твердила Геро, что в состоянии жить, будучи только подругой Александра, быть счастливой только от сознания, что она — рядом, а не вместе с ним, довольствоваться только своей любовью, что почти убедила в этом себя. Но… от себя не уйдешь. На ее ладонях остались ожоги от его поцелуев. Давние воспоминания о них мучили и волновали ее сильнее, чем теперешние страстные поцелуи Леонида. Как это грустно, как несправедливо! И как с этим жить?

— Как мне теперь жить? — эхом отозвался Леонид.

Таис испугалась, не произнесла ли она свои тайные мысли вслух, и не слышал ли ее фессалиец.

— Что? — Она повернулась к нему.

— Я прожил 35 лет, и неизвестно, много ли мне осталось, и только сейчас испытал, прочувствовал, что такое — любить любимую женщину!.. Я не ожидал, что это так… по-другому. Как небо и земля. Спасибо тебе. Это — как небо. Я чувствую себя, как бессмертный бог.

«Суждено ли мне когда-то испытать это самой?» — подумала Таис, а вслух спросила:

— Почему это так грустно сказано?

— Потому, что сбылось мое самое большое и заветное желание, и мне нечего больше желать.

— Ты можешь пожелать меня еще раз…

Уже в Финикии, в городе Арваде, Александр устроил по случаю победы грандиозный праздник на шесть тысяч человек и потратил на него небывалую сумму в 10 тысяч драхм, благо, после захвата казны в Дамаске денег у него сейчас было более чем достаточно. На малом приеме, куда были приглашены избранные гости, в том числе и Таис, она решила наверстать пропущенный из-за дел, болезни Александра и такой малости, как война с Дарием, день рождения Александра и подарить ему свой «подарок». Она взяла слово и вышла в середину зала с «речью».

— Здесь много и заслуженно прославляют Александра, его стратегов и воинов-героев, воспевают в стихах и гимнах доблесть и мужество «бесстрашных слуг Арея». Вашим героизмом будут по праву восхищаться в веках. Я же хочу сказать о другом… Я хочу пожелать божественному Александру, — она поклонилась в его сторону, — всем присутствующим здесь достойным и прекрасным людям радости в сердце, легкости в мыслях, крыльев за плечами… Я вам желаю любви! И песня моя о любви.

Эффект был произведен, люди были застигнуты врасплох и реагировали непосредственно, по-человечески. Таис вздохнула, кивнула музыкантам и запела: у нее был нетипичный для эллинки звонкий голос. Она полностью отдавалась пению, растворялась в музыке, уходила в другой мир. Сами собой закрывались глаза, и пело все тело — жестами, выражением лица.