Александр Македонский, или Роман о боге

На следующий день Александр пошел навестить раненых. Из-за раны ему было трудно ходить. Сопровождавший царя Парменион, желая еще раз похвалить Александра за мужество, сказал:

– Царь, ты сегодня хромаешь, как твой славный отец Филипп.

Александра обидело это замечание, и он в раздражении повернулся спиной к Пармениону. Затем он вызвал Гефестиона, и они отправились к пленницам.

Царица никогда не видела Александра и по рассказам людей представляла его высоким, поэтому Сисигамба сначала приветствовала Гефестиона, который был выше ростом. Когда евнух намекнул ей на ошибку, она сильно смутилась, как и сам Гефестион, но Александр умел одним словом сгладить неловкость и внести в беседу непринужденность.

– Ты не ошиблась, царица, – сказал он, – потому что он тоже Александр.

Сисигамба была из тех цариц, которых любят воспевать поэты. Ее отличали благородная осанка, прямой и гордый взгляд, любезные манеры, однако она всегда держала собеседника на расстоянии. Все подтверждало в ней повелительницу. Ее движения с возрастом стали размеренными, что внушало к ней еще большее уважение. Сын ее бежал с поля боя, армия империи наголову разбита, тысячи трупов персидских воинов устилают равнину, сама она попала в плен, но вчерашний страх прошел, и, несмотря на все несчастья и крушение надежд, она сохранила чувство собственного достоинства. Александр хотел доказать ей свое превосходство, показать себя столь же великим, как и побежденные.

– Я никогда не желал плохого твоему сыну, – сказал он царице-матери. – Я воюю с ним честно. Я знаю, что он смелый враг и славится своим мужеством. Волею случая на войне ты оказалась в моих руках, но я хочу считать тебя своей матерью и прикажу, чтобы к тебе относились так, как если бы ты ею была на самом деле. Можешь распорядиться, чтобы убитых похоронили, как того требуют обычаи их стран, и воздали им необходимые почести.

– Благодарю тебя за великодушие, Александр, – ответила Сисигамба. – Ты заслуживаешь того, чтобы я и мои дочери дали тебе такие же обеты, какие мы давали Дарию. Ты желаешь называть меня матерью, я же хочу называть тебя своим сыном. Величие твоей души делает тебя достойным этого. – Затем она представила ему мальчика шести лет. – Вот сын твоего врага. Я хочу надеяться, что ты будешь ему отцом, как ты стал мне сыном.

Александр наклонился, поднял ребенка, не показавшего испуга, на руки и обнял его.

– Я желал бы, чтобы его отец так же хорошо относился ко мне, как я к его сыну, – сказал Александр, улыбаясь, – и тогда все наши муки кончились бы.

Потом он увидел двух дочерей Дария, тринадцати и шестнадцати лет.

Жена Дария, царица Статира, прислуживала во время беседы, однако лицо ее закрывала плотная вуаль. Садилась она в отдалении, в темном углу шатра, чтобы никто не мог подумать, что она готова отдаться победителю. Александр не проявил к ней особого интереса и не потребовал скинуть вуаль, хотя царица славилась необычайной красотой. Она ждала, что ее заставят лечь в постель Александра, и не только ее, но и старшую дочь, также носившую имя Статира, которая уже достигла брачного возраста и была полна прелестного очарования юности. Александр немало удивил своих пленниц и приближенных тем, что отказался воспользоваться правом победителя. Больше того, оказывал этим женщинам ненавязчивое и предупредительное покровительство. Он объяснил, что осуждает грубое поведение своих воинов, что, впрочем, является следствием победы, и не может сам совершать то, что не приемлет у других.

Так он показывал, что отличается от простых смертных, не поддается плотскому влечению из любопытства и никогда не допустит, чтобы интерес и влечение к женщине возобладали над его поступками. В те времена он часто утверждал, что плотские желания, как и потребность в сне, раздражают его, напоминая о смертной натуре. Преодоление этих пагубных недостатков он считал делом чести. Однажды на празднествах видели, как он отказал в знаках внимания прелестной танцовщице, к которой испытывал влечение, лишь потому, что один из его друзей признался Александру в любви к девушке. В другой раз он поступил еще более странно. Он заказал своему любимому художнику Апеллесу портрет женщины по имени Панкасти, которая некоторое время была его любовницей, попросив нарисовать ее обнаженной. Вскоре Александр заметил, что, работая над картиной, Апеллес влюбился в свою натурщицу. Царь не испытывал ни ревности, ни раздражения, напротив, он отдал эту женщину Апеллесу, пожелав ему обрести с ней полное блаженство.

Его отношение к персидским царицам ставилось в пример и снискало ему большое уважение. Позже мне не раз приходилось слышать, как люди говорили: «Если бы он сохранил эту сдержанность до конца жизни, если бы он победил надменность и гнев, с которыми не сумел совладать, если бы во время попоек не запятнал свои руки кровью верных друзей, не проявил поспешности в уничтожении великих людей, которым отчасти был обязан своими великими победами, он был бы более достоин восхищения».