Александр Македонский. Царь четырех сторон света

Тогда Александр был юношей выше среднего роста, статным, мускулистым. Его светлые длинные волосы часто сравнивали с гривой льва. Глаза у него были разные, один голубой, другой темно-карий. Голос его в минуты волнения становился высоким и резким. Походку отличали быстрота и нервозность (тут он подражал Леониду), и ходил Александр слегка приподняв голову.

Филипп мудро рассудил, что столица с ее интригами и назойливым влиянием Олимпиады не место для молодого царевича. Высшее образование требовало сельского уединения. Поэтому Филипп предложил Аристотелю так называемое «святилище Нимф», в Мьезе, деревеньке к северу от Веррии (Береи). Это была, как считалось, часть «Садов Мидаса», ныне район Веррия – Наусса – Водена, богатый хорошими виноградниками и садами. Во времена Плутарха гостям еще показывали каменные скамейки и тенистые аллеи, где Аристотель проводил свои занятия.

Филиппу очень нравилось, что его сын усердно учится, стараясь воспринять все, что мог дать ему Аристотель. «Может быть, – говорил отец, – ты не повторишь многих моих ошибок». Тогда Александр поставил перед Филиппом вопрос о том, что он – не единственный наследник, поскольку у отца, очевидно, есть дети не только от жены. Не то чтобы царевич хотел разыграть перед отцом роль юного Гамлета; он просто выражал естественное беспокойство по поводу престолонаследия. В конце концов, у Филиппа хватало забот со своими незаконнорожденными братьями, и Александру было бы совсем ни к чему проходить через все это в свою очередь. Ответ царя на дерзкое замечание сына показывает, что Филипп понимал суть дела. Он сказал: «Что же, если у тебя будут соперники в борьбе за престол, докажи, что ты самый достойный и обязан царской властью не мне, но себе самому».

Как настоящий эллинский философ, Аристотель должен был воспринять царский статус своего ученика как нечто необычное. Тогда все политические теории, либеральные или авторитарные, были так или иначе связаны с республиканской формой правления. Однако, судя по его тактике, философ справился с этой трудностью. Аристотель нашел единственное оправдание для монархии – выдающуюся «аретэ», то есть личные достоинства монарха. Монархия морально не одобрялась[3], но за исключением случаев, когда аретэ царя или его семьи превосходила аретэ всех остальных граждан. Аристотель, будучи служащим Филиппа, не мог только прямо сказать, что дом Аргеадов вполне соответствует этой характеристике.

По персидскому вопросу Аристотель выступал бескомпромиссным этноцентристом. Он верил, что рабство – естественное учреждение, а все «варвары» (негреки) являются «рабами по природе», а потому правильным должно признать порядок, когда греки правят варварами, но не наоборот. Как и многие интеллектуалы, опирающиеся на расизм, Аристотель выводил доказательства из геополитики или «естественного права». Известен фрагмент, где он советует Александру «быть вождем для эллинов и деспотом для варваров; к первым относиться как к родным или друзьям, а со вторыми обращаться как с животными или растениями». Здесь Аристотель исходил из эллинской культурной традиции, и нет причин считать, что Александр не разделял, вполне искренне, эти расистские взгляды. Варвары считались достойными презрения, потому что они жили «целиком во власти лишь своих чувств и ощущений». Разумеется, это учение должно было импонировать Александру, который отдавал первенство самоконтролю и самоограничению. Что касается советов Аристотеля насчет того, как надо обращаться с эллинами и варварами, то они могли легко приобрести практический смысл. Если хочешь кого-то использовать наилучшим образом, надо сделать так, чтобы он тебе помогал. К эллинам надо относиться как к равным и демонстрировать уважение к их чувству независимости, пусть иллюзорному. Что касается варваров, они понимают и уважают только жесткий авторитаризм. Какое бы значение ни придавал этому своему уроку Аристотель, Александр его хорошо усвоил и, как увидим из дальнейшего изложения, не раз применял на практике. Он усвоил и всестороннее научное любопытство учителя, а также сопутствующий этому сугубо практический склад ума. Он проявлял интерес к медицине и биологии, любимым предметам Аристотеля, читал и обсуждал поэтов, первым долгом Гомера, учился основам геометрии, астрономии и риторики, прежде всего – искусству ведения спора и умению рассматривать предмет с разных сторон (эвристика). Это искусство пришлось Александру очень по душе, и в этом смысле уроки Аристотеля имели очень весомые последствия.

Александр провел около трех лет в «Садах Мидаса», и за это время ухудшились отношения между Македонией и Грецией, в особенности с Афинами. Филипп обвинял афинян в поддержке каперства, то есть узаконенного пиратства на Дарданеллах; Демосфен опасался, что Филипп в отместку может отрезать жизненно важный для Афин зерновой путь на Босфоре. За всеми этими политическими маневрами в 342—338 гг. до н. э. стояла угроза экономического шантажа.