Александр Маккуин. Кровь под кожей

При всей своей любви к беспорядочным связям Ли был склонен и к романтическим жестам. Однажды зимой после сильного снегопада Арчи Рид слег с ишиасом. Ли позвонил ему домой на Тоттеридж-Лейн и попросил приехать, но Арчи ответил, что не может пошевелиться, так у него болит спина. Маккуин не желал ничего слушать и объявил, что пришлет за ним вертолет. «Я говорил, что это обойдется ему в 150 тысяч фунтов, просил не валять дурака, – вспоминает Арчи, который вытатуировал у себя на шее переплетенные, как змеи, буквы «Л» (от «Ли») и «А» (от «Александр»). Надпись, сделанная ниже, гласила: «Любовь навсегда». – Он ни в чем не знал меры».[801] Темный романтизм Маккуина нашел полное отражение в его следующем парижском показе, который назывался Supercalifragilisticexpialidocious. Показ состоялся 9 марта в «Консьержери», бывшей тюрьме, где перед казнью в 1793 году держали Марию-Антуанетту. Ли очень нравились костюмы периода Великой французской революции, да и сама эпоха вызывала его интерес. Несмотря на то что он не умел читать по-французски, он часто листал иллюстрированную книгу Чарлза Кунстлера 1943 года, посвященную этой французской королеве. Первая модель на показе как будто вышла из сказки: молодая девушка в розовато-лиловом капоре и накидке вела на поводках двух волков. Окружающая обстановка очень напоминала темницу. Маккуин попросил режиссера Тима Бертона, который разделял его увлечение готикой и разработал макет пригласительных билетов, создать освещение для шоу. «Там были кожаные бюстгальтеры, похожие на сбрую; иногда они соединялись с ремнями, подчеркивавшими торс и ягодицы. Несмотря на то что эта «сбруя» крепилась поверх атласных французских панталон и кофточек, она выглядела изящно и вполне уместно», – написала Хилари Александер из Daily Telegraph.[802] И критики, и покупатели признали гениальной коллекцию с ее «намеком на угрозу».[803] Впрочем, был среди зрителей один аутсайдер, у которого возникли сомнения по поводу увиденного. Опытного военного корреспондента The Times Энтони Лойда послали освещать Парижскую неделю моды после того, как Сьюзи Менкес раскритиковала плотный график Недели и назвала его «бесчеловечным». Лойд заметил, что волков – которые на самом деле были «гибридами», помесью волков и хаски – судя по всему, чем-то накачали. Кроме того, они явно боялись яркого света и окружавшей их толпы. Еще меньше Лойду понравился зловещий образный ряд коллекции. «Все было похоже на женоненавистническую фантазию извращенца; в тот день все, что я видел, было таким же развратным и ненормальным, – писал он, – хотя такая картина вполне соответствует тому миру, которым управляют деспотические химеры вечной молодости, власти, сексуальности и тирании красоты».[804]

Лойд мог бы описать ритуал ежегодной церемонии присуждения премии «Оскар» в Лос-Анджелесе, во время которой самые красивые женщины планеты выходят на красную ковровую дорожку, стремясь укрепить свой эротический капитал с помощью одежды. В том году Гвинет Пэлтроу выбрала для церемонии костюм Маккуина, похожий на тот, что был на эстонской модели Кармен Касс: рубашку, сшитую из прозрачной черной сетки, и черную шелковую юбку. В газете Sun наряд Пэлтроу раскритиковали за то, что под «драной жилеткой» на ней ничего не было; весь ансамбль назвали одним из худших костюмов на церемонии «Оскар». Позже сама актриса согласилась, что лучше ей было бы надеть бюстгальтер.[805] Маккуину, однако, ее образ понравился; он радовался, что актриса согласилась выйти в наряде, который демонстрировал не только ее хрупкость. «Гвинет мне нравится, она милая девочка, типичная американская голубоглазая блондинка, – сказал он. – Она неплохо работает в кино. Но я хочу разъять ее на части и снова собрать в одно целое так, как мне видится. Люблю извлекать из людей их сущность, их характеры».[806]

В начале мая 2002 года Маккуин купил небольшой домик у моря, в Фэрлайте, к востоку от Гастингса. Коттедж с двумя спальнями назывался «Старый амбар». За непритязательный домик с участком он заплатил 340 тысяч фунтов. Он надеялся найти там убежище от постоянных стрессов на работе. «Там я не ищу вдохновения – дом дарит мне душевное спокойствие, – говорил он. – Там у меня есть одиночество и черный холст, с которого можно начинать работу, а не развлечения в бетонных джунглях».[807] По пятницам он часто уезжал в Восточный Суссекс, взяв своих собак, Минтера и Джуса, а в Лондон возвращался в понедельник. «Он уезжал от жестокости и тягот жизни, – считает его сестра Джеки. – Он любил гулять с собаками по берегу моря и оставаться наедине со своими мыслями».[808]