Александр Матросов

— Ну и жара, хлопцы! Прямо, как ящерка, от пуль увертываешься. — И в который уже раз вслух с благодарностью вспомнил трудные тактические учения в Земцах. Хорош бы он был тут, под огнем, без той спасительной выучки!

Подобравшись к взводному Кораблеву, Матросов передал ему приказание комбата. Кораблев, сидя в воронке, перебинтовывал себе задетую осколком шею.

— Сам отбери людей, — сказал он Матросову. — Знаешь ведь всех.

Да, Матросов хорошо знал людей своей роты и решил отобрать самых умелых и храбрых коммунистов и комсомольцев. И принято ведь так, что в трудных случаях боя командиры говорят: «Коммунисты и комсомольцы, вперед!» Но когда отбирал, произошла минутная заминка.

— Куда, Сашко? — спросил Антощенко, обиженный, что его Матросов не позвал.

— На особое, задание.

— Ну, а я ж, по-твоему, инвалид, чи шо? Бери и меня.

— Нельзя, Петро, у тебя нога ранена.

— Та чи ты сдурел? — вспыхнул Антощенко. — Я тымы ногами ще до Берлина дойду!

— Понимаешь, нельзя, — строго ответил Матросов, досадуя, что тратит время на разговоры.

— Так друг же ты мне чи не друг? — почти крикнул Антощенко, и злые слезы блеснули у него на глазах.

Матросов пристально взглянул на друга, понял его неутолимую, жгучую жажду мести за Лесю, за деда Макара, за Украину. Это она, месть, давала ему силы терпеть боль. Что ж, он достоин быть избранным в число шести.

— Ладно, Петро, беру, — отрывисто сказал Матросов. Антощенко улыбнулся:

— Добро, Сашко. Я буду по-комсомольски…

Воронов, Дарбадаев тоже потребовали, чтобы Матросов взял их.

— Не могу, — рассердился Александр. — Приказано только шесть человек…

Артюхов напряженно ждал, считая секунды. Когда автоматчики подползли, он приказал троим:

— Подползите к дзоту вон там, справа, и гранатами — по амбразуре.

— Есть, товарищ старший лейтенант, — ответил Михась Белевич и пополз впереди Костылева и Антощенко.

Автоматчики из штурмовой группы Кораблева, готовые каждый миг ринуться вперед, затаив дыхание смотрели на ползущих товарищей и ждали. Туда же, на друзей, с волнением смотрел и Матросов. Справа, впереди всех полз Костылев, быстро загребая руками, в середине — Петро Антощенко. Он полз, опираясь на колени и приподнимая ступни: нога, видно, причиняла ему острую боль. Но вот Костылев взмахнул автоматом и замер на снегу. Антощенко покосился на него и поспешно пополз дальше. Склонив голову в снег, остался недвижим и Белевич. Теперь полз один Антощенко. Он торопливо забрасывал вперед руки и полз то вправо, то влево, видно, обманывая пулеметчика, и приближался к дзоту.

Матросов ежился от ледяного холодка, охватывающего самое сердце, и ему хотелось всю свою силу влить в каждое движение друга.

Но вот и Антощенко неловко завалился на правый бок, взмахнув рукой, как пловец для нового броска в волны, — и замер. Рука упала на снег.

«Петро, Петро! — мучительно сморщился Матросов, крепко стиснув зубы, чтобы не крикнуть. — Как же я напишу твоей Лесе?»

Теперь все три бойца в светлых маскировочных халатах неподвижно лежали на чистом снегу, окрашивая его кровью.

Смолк и вражеский пулемет, будто выжидая.

Артюхов на секунду закрыл глаза: люди у этого дзота пока гибнут зря. И миновать нельзя это проклятое место.

Но бледное лицо Артюхова опять приняло упрямое выражение. Он повернулся к ожидающим бойцам.

— Приказ ясен?

— Ясен! — ответили все трое.

— Ползите еще правее. И живо!

— Есть ползти! — разом сказали три комсомольца.

Макеев даже чуть подмигнул Матросову: знай, мол, наших, — чем совсем озадачил Александра. Пойми его! То все хныкал, ворчал, жалуясь на трудности, а теперь охотно идет на опасное дело. Макеев и пополз впереди других, видно, торопясь скорей выполнить приказ. Матросов с надеждой пристально смотрел теперь на него.

— Правее, Макета, правей! — страстно шептал Александр.

Но Макеев почему-то полз напрямик, на виду у гитлеровцев.

— Что он делает? — возмутился Артюхов. — Хочет, чтобы все его видели? Кому нужна такая дурацкая храбрость?

Матросов даже вздрогнул от страшной догадки: Макеев хочет доказать, что он совсем не такой, каким его все считали, что в минуту опасности он — герой.

Опять яростно заревел вражеский дзот. Макеев даже вскочил было и побежал к дзоту, но тут же был скошен пулями и упал.

— Дурак! — мучительно простонал Артюхов.

Через несколько минут были сражены и остальные два бойца.

Дзот не утихал. Фашисты-пулеметчики точно злорадствовали. Неумолчно хлопали пули, все чаще раскалывалось небо, и раскатисто ревел бор от взрывов.

Артюхов и Матросов переглянулись. Холодные росинки пота проступили на лбу командира. Он сдвинул на затылок сивую цигейковую ушанку, и от виска до виска лоб пересекли морщины, которых раньше Матросов не видел. Ноздри и запекшиеся губы комбата вздрагивали.

Матросов часто дышал, будто ему не хватало воздуха, глядел на командира и с трепетом ждал. Все понятно: настала самая решительная минута боя. Командира и связного угнетала одна мысль: приказ не выполнен, бесцельно гибнут бойцы, под угрозой и жизнь остальных.

Матросов нахмурил темные брови. Суровая решимость легла тенью на его юное обветренное лицо.