Александр Невский

Бату хорошо продумал предстоящий разговор, а потому начал его сразу, без длинных вступительных рассуждений, которых требовал степной этикет.

– Союз между мной и Русью предопределен самим Небом. Русь – это либо запад, либо север: либо Даниил Галицкий, либо Александр Невский. Кто из них окажется моим союзником, а кто – моим врагом, зависит только от тебя, боярин Федор.

Сбыслав молча склонил голову: время вопросов еще не настало.

– Есть такая индийская игра: шахматы. Ты умеешь в нее играть?

Сбыслав еще раз молчаливо поклонился.

– Мат тебе ставить не будут: конец игры невыгоден 1уюку. Но ему нельзя и проигрывать эту партию. Отсюда следует, что тебе постараются навязать вечный шах. Наполни наши чаши, боярин.

Сбыслав налил кумыс, отхлебнул после глотка старшего, как того требовал обычай, и терпеливо ждал, когда Бату опять начнет разговор.

– Князь Ярослав играет в шахматы?

– Я много раз играл с ним и всегда с трудом проигрывал, хан Бату.

– Так я и думал, – усмехнулся Бату. – Значит, он с восторгом уцепится за выигрыш, который ему подсунет Гуюк. Но его выигрыш означает наш проигрыш. Наш. Меня и князя Невского. Как ты выйдешь из такого положения?

– Из-под вечного шаха выйти невозможно, хан Бату.

– Думай, боярин, думай сейчас, там думать будет поздно.

– Выигрыш ничто, если проигравший не сможет им воспользоваться.

– Не сможет им воспользоваться, – с удовольствием повторил Бату. – Твой конь на верном пути, боярин.

– Но вечный шах – не путь, а лишь топтание на месте.

– Из-под вечного шаха тебя выведет Орду. Он так и не научился играть в мудрые игры, но при подсказках способен передвигать фигуры.

– Я не осмелюсь подсказывать внуку великого Чингиса.

Бату молчал, прихлебывая кумыс. Опорожнил чашу, которую тут же наполнил Сбыслав, вздохнул:

– Ему подскажет человек, который будет представлять меня без всякой огласки.

– Я буду иметь право знать его?

– Это ты, боярин. Ты будешь представлять меня для Орду в Каракоруме.

Сбыслава бросило в жар. Пока он приходил в себя, Бату достал золотую пайцзу и протянул ему.

– Благодарю за великое доверие, хан, но даже золотая пайцза – ничто для чингисидов

– Пайцза даст тебе свободу передвижения в логове змей, боярин. А чтобы ты представлял мою волю перед моим братом, нужно что-то очень простое… – Бату задумался. – Простое, очень простое, потому что сложное не удержит его голова…

– Слово? – рискнул подсказать Сбыслав.

– Слово может быть сказано кем-то случайно. А вот… Поговорка! – Бату встрепенулся. – «Ключ иссяк, бел-камень треснул». Он знает ее.

– Ее знают все монголы. Случайность не исключается, хан Бату.

– Если ты скажешь, что эту поговорку ему просил напомнить я, случайности не будет.

– Пожалуй, – согласился Сбыслав.

– Гуюк ни под каким видом не должен воспользоваться плодами своего выигрыша, – сказал хан и сам наполнил чаши. – Когда нет в живых выигравшего, нет и победы.

Сбыслав подавленно молчал.

– Только этим ты спасешь Русь от второго нашествия и сохранишь жизнь Александру Невскому, – почти торжественно сказал Бату. – Подними свою чашу, боярин. Мы выпьем за твой подвиг во имя твоей родины и наших народов. Да будет!…

– Да будет… – глухо откликнулся Сбыслав.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

Никогда еще не было у Сбыслава такой мучительной, бессонной ночи. Не потому, что волновался перед отъездом в Великую Степь: по молодости его манило в неизвестность, в путешествия, в новые страны, к новым народам. И даже не потому, что конец путешествия означал начало большой и очень сложной игры, в которой ему ни в коем случае нельзя было проигрывать Нет, он не мог уснуть потому, что волею могущественного хана стал не просто единственным ферзем на шахматной доске хитро задуманной партии, но одновременно и единственным игроком, знающим заранее, какой именно ход должен сделать противник. Он сейчас не думал ни о Руси, ни о Золотой Орде, ни даже об Александре Невском, которого искренне любил и почитал, – мысли его заняты были только собственным всемогуществом Он ощущал его физически – до ломоты плеч, до головокружения, до сладкой тянущей боли в сердце, ведь под его дудку обязаны были сплясать самые гордые и заносчивые чингисиды. И это недоброе чувство настолько заполняло его душу, что в ней уже не оказалось места сожалению И ни на мгновение не возникало мысли о той страшной цене, которую предстояло ему заплатить за торжество собственного тщеславия.

Нет, неверно, неверно: вначале она шевельнулась, эта мысль, такая мелкая, жалкая и ничтожная по сравнению с грандиозной задачей, поставленной самим Всемогущим Небом перед ним, вчерашним сиротой, подпаском у бродников. И шевелилась, пока на помощь не пришла простая железная логика: кто-то ведь должен уступать место завтрашнему дню. И что такое одна человеческая жизнь по сравнению с судьбами двух народов?…

Однако Бату никогда не стал бы великим ханом, если бы шел к цели одной тропой. В то время когда он намеками давал понять Сбыславу, что тот должен делать, Чогдар прямым солдатским языком отдавал приказ есаулу Кирдяшу: