Александр Островский

На арену экономической жизни страны выходили «коммерческие люди», соперничать с которыми в предпринимательстве были беспомощны не только стивы Облонские, но и лица куда более практичные. Даже трезвые умы обнаруживали непонимание происходящего, наивность в своих проектах и предложениях, целью которых была попытка сдержать буржуазное развитие страны. Так, например, Погодин, считавший своим долгом писать записки по всякого рода политическим, общественным и прочим вопросам, в середине пятидесятых годов, накануне реформы, написал записку о железных дорогах, где предлагал: «Почему же нельзя для этого нового дела, вне обыкновенных текущих оборотов, напечатать новых ассигнаций под заглавием: ассигнации, билеты железной дороги?» Познакомившись с этою запискою, профессор политической экономии писал Погодину: «У нас в банках нет денег. Выпускать новые ассигнации крайне опасно: их и без того слишком много; от нового выпуска упадет курс, что повлечет за собою страшное расстройство во всех хозяйственных делах». Дельный, с мужицкой сметкой Погодин-, обличавший дворянское барство за беспомощность в практических вопросах, и тот столь наивен и неосведомлен в элементарной экономической азбуке.

В целях противодействия буржуазному натиску правительство впоследствии, уже после реформы, предприняло ряд практических мер (был основан Дворянский банк, для получения дворянами кредита на льготных условиях; крестьянский банк — по продаже дворянской земли крестьянам и т. д.).

В русскую жизнь входили дельцы особой формации, именовавшие себя гордо «новыми людьми», «негоциантами». О, это не простецы Кошеверовы — Русаковы с патриархальным оборотом дела и простодушными нравами. У этих «негоциантов» размах современный, прожекты выверенные, точно рассчитаные. Что ждет Россию от этих хищников, набросившихся на ее богатства, на плоды труда народа, который они хотели бы растлить и споить, сделать из него тупой рабочий скот? Бог для них — золото, один только расчет, сколько можно извлечь процентов из людского поголовья. Вот они выглядывают, выходят на арену, долго дожидались и дождались своего часа. Вот они, винокуренные графы и чайные бароны, полезли, уже торжествуют.

Мудреное дело художника — все принять в душу, все понять и остаться самим собою. «Новые люди» овладевают его сознанием, дразнят коммерческим соблазном, своей способностью «уметь жить» и вытеснять из жизни все слабое, непрактическое — так кажется сильно их положение. И не только в торговом, промышленном, финансовом деле, но и в областях, далеких, казалось бы, от коммерческих занятий, — в искусстве, в театре, где также уже пущена в ход инициатива расчетливости и утилитарности. Скольких Островский видел таких, как тот агент в поезде, они снуют будто при переселении народов, повсюду оставляя по себе мертвящее бездушие, опустошительную деловитость. Они уверены, что их соблазн неотразим, соблазн обогащения, золота, положения в обществе, наживы и спекуляции всякого рода, не только денежной, финансовой, но и идейной.

Перед натиском дельцов как жалка либеральная болтовня, имевшая в недалеком прошлом модный успех в «обществе», а теперь совсем обветшалая, пустопорожняя.

У драматурга давно зрел образ болтуна-либерала, каких он немало повидал в своей жизни начиная с университетских лет. Он назвал его Городулиным — молодой, важный господин бегает по Москве, выступает со спичами на обедах, в восторге от таких выражений, как «увеличивать количество добра» и т. д. В пьесе о нем говорится: «Городулин в каком-то глупом споре о рысистых лошадях одним господином назван либералом: он так этому названию обрадовался, что три дня по Москве ездил и все рассказывал, что он либерал. Так теперь и числится». И главный герой этой пьесы, названной Островским «На всякого мудреца довольно простоты», — Глумов, решивший, что в «обширной говорильне» он может иметь успех, «добиться теплого места», а для этого нужно тузам льстить, угодничать перед ними, приспосабливаться к их взглядам и мыслям, подличать, лицемерить, интриговать, двурушничать, одним словом, готов на все, лишь была бы цель достигнута. И только нелепая случайность — попавший в чужие руки дневник Глумова, в котором он давал волю своей желчи, едко высмеивая тех, перед кем угодничал, — только эта случайность разрушает его уже достигнутый было успех (женитьбу на двухстах тысячах приданого).