Александр Островский

Комиссия много занималась вопросами об окладе актерам и уничтожении "разовых", но важнейшие мысли Островского о составе труппы, о театральной школе, о репертуарном комитете были незаметно затерты и так и остались втуне.

Островский чувствовал себя обманутым.

Хорошо еще, что другая его записка - о народном театре - как будто пришлась ко времени и могла рассчитывать на успех. Он подал ее министру внутренних дел Н. П. Игнатьеву, испрашивая разрешение на открытие в Москве нового театра, независимого от петербургской дирекции. На императорские театры приходилось махнуть рукой.

Мысль создать частный общедоступный театр вызревала у него давно, еще с той поры, как на Политехнической выставке 1872 года с огромным успехом выступал временно созданный народный театр. Здание этого театра вскоре разобрали на бревна и продали для сокольнических дач, труппа разбрелась. Но добрая память о театре, в котором играли Модест Писарев, В. Макшеев, Н. X. Рыбаков, осталась у москвичей. А недавний ошеломляющий успех комедии "Свои люди - сочтемся!" в театре "близ памятника Пушкина", когда Островского засыпали цветами и увенчали позолоченным венком прямо на сцене, окончательно утвердил его в том, что на императорских театрах свет клином не сошелся.

Однако частные театры не охотно дозволялись правительством: монополия императорской сцены оберегалась строго.

Ему хотелось кричать: русский театр гибнет! Но он знал - тут эмоциями не возьмешь. Он мечтал теперь получить "хоть маленький балаганчик на стороне". И для этого надо было, вооружившись пером, убеждать, обосновывать, доказывать.

Островский всесторонне исследовал театральное дело в Москве, состояние труппы и репертуара в его прошлом и настоящем. Он уделил особое внимание публике, написав целый исторический очерк московского зрительного зала с памятных 40-х годов.

В самом деле, как вырос числом и изменился состав этой публики! Не одни люди образованного круга и богатые торговцы составляют теперь ее, но и приказчики, учащаяся молодежь, ремесленники... Его интересовали и те зрители, что ходят в театр регулярно, и те, что приезжают сюда одни раз в год на масленую - из Таганки, с Рогожской, из Замоскворечья. И те, что являются сюда в вечерних платьях и фраках, и те, что приходят в платочках и занимают место на галерейке - "постоять".

Он говорил об огромном цивилизующем значении театра. О том, что мастеровой, вместо того чтобы убить праздничный вечер в пьяном угаре, должен найти дорогу в театр. И приезжий купец должен прийти сюда, а не кружить по ресторациям и трактирам. Он говорил, что в Москву по шести железным дорогам каждый день течет и течет российский люд и "все, что сбросило лапти и зипун", очеловечивается с помощью театра.

И всей этой свежей публике, которую давно не вмещает Малый театр, нужен театр свой, народный и общедоступный. Он будет народным не потому, что станет поставлять примитивное, сниженное в цене искусство. Напротив, тут не окажется места ни пряностям оперетки, ни балаганным эффектам, тут не будут выводить индийских слонов на сцену. Высокое и нравственно здоровое искусство имеет свой секрет захвата: "сильный драматизм, крупный комизм, вызывающий, откровенный, громкий смех, горячие, искренние чувства, живые и сильные характеры" 4.

Все это он подробно развивал и доказывал в своих записках, а смысл был один: монополия казенной сцены завела театр в тупик- пора разрешить Москве народный театр!

Поданная графу Игнатьеву записка неожиданно получила успех. Александр III милостиво начертал на ней: "Было бы весьма желательно осуществление этой мысли, которую я разделяю совершенно" 5.

Вряд ли царь одобрил затею Островского из просветительных соображений. Его первый советчик обер-прокурор Победоносцев давно носился с мыслью, что театр, если его правильно поставить, наряду с церковью поможет отвлечь народ от социальных "бредней".

Так, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Власть из своих видов стала поощрять заветную идею драматурга.

Островский снова расцвел, ожил надеждами. Ему, как председателю Общества драматических писателей, было разрешено основать новый театр в Москве.

Он уже видел в мечтах этот театр - красивый, удобный, возведенный на открытом месте, возле стены Китай-города, напротив Большого. Театр - гордость Москвы. Театр с новейшей машинерией, огромным залом, дешевыми местами для публики. Театр с художественным репертуаром, с искусно подобранным составом труппы... И себя видел новым Верстовским - пожизненным управляющим своего детища.

Дело встало за малым: нужны были деньги. Он стал встречаться с промышленниками, миллионерами, московскими купцами, усердно искал богатых меценатов. Замелькали перед ним лица - Кузнецов, Губонин, Щукин, Алексеев, Рябушинский, Третьяков. Иные соглашались дать капитал, но оговаривали условия, иные не спешили согласием.