Александр Островский

Им уже мерещилось блестящее будущее их журнала, а в ушах звучали слова их университетского наставника Грановского: "До дельных книг публика наша еще не доросла. Ей нужны пока журналы, и журналом можно принести много пользы, более, чем целою библиотекою ученых сочинений, которых никто не станет читать".

- Виват, Грановский! Надо пригласить в журнал и его!

Житейская практика внесла отрезвляющую ноту. Островскому хотелось повести дело так, чтобы в "Москвитянине" нашлось место и Хомякову и Грановскому. Он мечтал превратить журнал в образцовое издание, широкое по программе и задачам, объединяющее все лучшее в ученом и литературном мире, что тогда было в Москве. Он разослал письма известным литераторам, у иных - графини Салиас, Грановского, П. Леонтьева - намеревался побывать с визитом, но с первых же шагов натолкнулся на недоверие людей, опасавшихся, не попадут ли они в сети к Погодину и не использует ли он имя молодого драматурга лишь в качестве приманки.

Осторожный Леонтьев ответил Островскому большим письмом, смысл которого состоял в том, что в отношении нового направления "Москвитянина" он, Леонтьев, "Фома неверный". Мало того, что надо было сговориться в таких вопросах, как значение Петра Великого, важность университетов и образования, необходимость "ограничения крепости". Еще труднее, пожалуй, было преодолеть мелочные пристрастия журнала, основанные больше на личностях, чем на убеждениях. "Восстает М-н против личности, будто бы западной, а где является личность так неприкрыто, так угловато, как в М-не не говоря личность М[ихаила] П[етровича], но личность всякого молодца, кому браниться угодно". Смущал Леонтьева и "недостаток разборчивости в выборе статей" и "непостоянство в денежных отношениях" 1.

Скептически воспринял новость о реформации журнала и Грановский. "О переходе "Москвитянина" в руки Островского Вы уже, верно, знаете, - писал он Краевскому. - Жаль Островского, которого Погодин посадит через год в яму как несостоятельного должника своего и заставит в яме на себя работать. В числе условий, выговоренных Погодиным, находится следующее: он пользуется правом в каждой книжке ругать Соловьева, хвалить которого запрещено формально другим сотрудникам" 2.

Шутка Грановского была ядовита, все знали о ревнивом чувстве Погодина к С. М. Соловьеву, но недалека от правды.

Условия, на каких Островский заключил соглашение о журнале, особо интересовали всех, потому что с Погодиным - это общеизвестно - надо было держать ухо востро. В ответ на сообщение Александра Николаевича о переходе журнала в его руки благоразумнейший брат Михаил Николаевич откликнулся из Симбирска:

"Я чрезмерно рад, любезный Саша, что ты принимаешь на себя издание "Москвитянина"; я радуюсь и за журнал, который от этого несомненно улучшится, и за тебя, ибо это, вероятно, устроит дела твои. Мне очень интересно знать, какие условия заключил ты с Погодиным? Эта новость точно так же приятно поразила всех здешних образованных людей. Одно, что смущает всех, так это то, что с Погодиным нельзя иметь дела, и чтобы он как-нибудь не стеснил тебя условиями" 3.

Предостережения и опасения эти были не напрасны. Островский тщательно обдумывал "условия" и старался, чтобы они звучали твердо и категорически. Он обрисовал Погодину те выводы, какие приобретает журнал с его участием и как автора и как "представителя в обществе", к которому потянутся новые сотрудники, а затем и читатели. Главные же его требования к Погодину были такие:

"1) Изящную словесность отдать совершенно на мое распоряжение (исключая количество листов за каждый N, что зависит от Вас).

2) Статьи по отделу наук и критики я должен представлять прежде к Вам и потом, по общему уже соглашению, объявлять авторам, могут ли они быть напечатаны или нет.

3) Поправки в статьях делать только с согласия авторов.

4) Что касается до статей, которые захотите Вы поместить, то я должен знать заблаговременно по крайней мере дух и направление их и причины помещения, чтобы в случае обвинений мог защищать их сознательно.

5) Иметь цензорское право над разборами мелких книг, внутренними и разными известиями и смесью" 4.

Погодин увидел, что дело серьезно, что Островский настроен решительно, взволновался и стал сам сочинять контрусловия. По ним выходило, что Островский должен организовать доставку статей "западников" - Грановского, Каткова и Кудрявцева - в строго обусловленном количестве, по две статьи в год от каждого, что Ап. Григорьев обязуется писать обзоры журналов и иные статьи по критике - по два листа в номер, и если в результате этого число подписчиков увеличится - то прибыль пополам, а если обнаружится нехватка денег в кассе - доплатить должен будет сам Островский своими сочинениями в следующем журнальном году 5.

Это было вполне в духе Михаила Петровича. Он и свободы рук не давал, и денежными условиями опутывал. Энтузиазм Островского снова, уже во второй раз, как из холодного чана окатило. Он поспешил поделиться недобрыми новостями со своими друзьями.

Град недоумений и упреков посыпался на растерянного Островского: