Александр Пушкин и его время

Так, полдень мой настал, и нужно
Мне в том сознаться, вижу я.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и в тишине,
Я насладился… и вполне;
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть.

Михайловские холмы, сосновые боры, луга с черными остожьями, даже вершины деревьев плавали в густом тумане, когда Пушкин садился в сани, окруженный кланяющейся, плачущей, растроганной своей дворней. Доморощенная тройка бежала по дороге, невидимая в сыром облаке. Брякал необычно звонко колокол в Святогорском монастыре, и вслед ему тоненько звенел колокольчик под дугой…

Но и в дали, в краю чужом
Я буду мыслию всегдашней
Бродить Тригорского кругом,
В лугах, у речки, над холмом,
В саду под сенью лип домашней.

Глава 16. Проигранная невеста

Так оно и вышло: погода сдала, потеплело, мокрый снег, дождь, дорога раскисла. Лошади еле волокли тяжелый экипаж по мокрому песку, смешанному со снегом. К вечеру на алой полоске заката встали черные силуэты креста, купола и башни псковского Детинца.

Загремели древние булыжники мостовых Пскова. «Куда ехать? К губернатору? — Неудобно, поздно!»

— Езжай в трактир, в «Старый двор»! — крикнул ямщику из-под кожаного верха Пушкин.

Из приотворившейся двери трактира высунулась навстречу голова, заботливо оглядывавшая небо.

Увидев подъезжавшую тройку, малый весь выдвинулся из двери в черном своем засаленном сюртуке, в зеленом фартуке, с метелкой в руке, выжидал: — Кого бог дал? Увидев Пушкина, кинулся к бричке:

— Барин! Александр Сергеич! Пожалуйте! Милости просим!

— Здравствуй, братец! Номер найдется?

— Помилуйте-с! Кому-кому, а вам — завсегда… Пожалуйте-с.

Малый уже открывал номер, висевшая на двери красного штофа портьера крепко пахла пылью, дремали красного дерева ампирные кресла и стулья в пятнах от зари. Малый зажег одну свечку в канделябре на пузатом бюро, стали видны занавесь над огромной кроватью, круглый стол перед диваном. На стене гравюра изображала вступление союзных войск в Париж в 1814 году: Триумфальная арка, гусарские султаны, манерно горячащиеся кони, император впереди войск, француженки с высокими талиями коленопреклоненно под зонтиками…

— Отлично! — говорил Пушкин, сбрасывая шинель малому на руки — Промерз как собака…

— Извольте приказать травничку! — умильно выговорил малый, склонив раскудрявленную голову.

— Отлично! — повторил Пушкин. — Тащи!

Пушкин выпил настойки, прошел к печке, приложил руки, сам прижался боком к теплым изразцам. Тикали мерно большие часы с гирями.

Дверь распахнулась, колыхнулась портьера, за порогом, в освещенном коридоре — высокая фигура в расстегнутом военном сюртуке…

— Ба! Pouchkine! Дружище! А я-то слышу: «Пушкин приехал»… Рад тебя обнять… Ха-ха-ха!

Пушкин вытянул шею, присматриваясь против света.

— Иван Ермолаич! — воскликнул он. Штабс-капитан Великопольский шагнул в номер, обнял

поэта со всем жаром налетевших воспоминаний молодости. и Пушкин учуял букет водки, табаку, пыльного сюртука, приправленный опопанаксом на мягких усах.

— Дай, Пушкин, на тебя полюбоваться, — отодвинулся от него, любуясь им, Иван Ермолаевич, — каков ты?.. То-то я слышу — проскочил, сказывали, с фельдъегерем в Москву… И губернатор тоже, говорят, доволен — свободен Пушкин, хлопот ему, губернатору, нету!.. Поздравляю! Тебе повезло…

— А ты как? — отнесся к нему Пушкин.

Великопольский, гвардионец, рубаха-парень, богач и застольный поэт, служил в лейб-гвардии Семеновском полку, дрался в Европе, а после бунта семеновцев был смещен в армейский полк в чине штабс-капитана… Докука-с! Полк квартировал по деревням, только и радости было вырваться в Псков, в трактир…

— А мы все еще ждем милости! — смеялся Великопольский. — Рад видеть тебя. Надеюсь, вспомним старину? Сразимся! Эй, малый! — крикнул он, высунувшись в дверь. — Карты!

— Да дай хоть пообедать… Не ел весь день…

— Это делу не мешает — кушай на доброе здоровье, а я уже закусил.

Малый принес карты, зажег канделябр, поставил на стол, побежал за обедом.

Великопольский с шиком нажал тугую колоду, обертка лопнула под крепкими пальцами с выпуклыми ногтями, карты веером полетели на стол.

— Так, только для препровождения времени…Заложу сто…

— Прошу! — сказал холодно Пушкин.