Александр Пушкин в любви

Но расчеты не оправдались. К удивлению Геккерна, да и всех окружающих, Пушкин послал вызов Дантесу, хотя явных причин для оскорбления его чести со стороны последнего не было. Но скрытая причина была. Поэт узнал о тайных действиях Геккернов. «Эти письма привели к объяснениям супругов Пушкиных между собой, – писал князь Вяземский в письме к великому князю Михаилу Павловичу, – и заставили невинную, в сущности, жену признаться в легкомыслии и ветрености, которые побуждали ее относиться снисходительно к навязчивым ухаживаниям молодого Геккерна; она раскрыла мужу все поведение молодого и старого Геккернов по отношению к ней. Последний старался склонить ее изменить своему долгу и толкнуть се в пропасть. Пушкин был тронут ее доверием и раскаянием , но встревожен опасностью, которая ей угрожала, но, обладая горячим и страстным характером, не мог отнестись хладнокровно к положению, в которое он с женой был поставлен: мучимый ревностью, оскорбленный в самых нежных, сокровенных своих чувствах, в любви к своей жене, видя, что честь его задета чьей-то неизвестной рукой, он послал вызов молодому Геккерну, как единственному виновнику, в его глазах, в двойной обиде, нанесенной ему. Необходимо при этом заметить, что, как только были получены эти анонимные письма он заподозрил в их сочинении старого Геккерна и умер с этой уверенностью».

В конце концов, анонимные письма, которым нередко приписывают гибель Пушкина, явились лишь первым поводом к возникновению конфликтной ситуации его характера и направили его к решительным действиям. «Не будь их, – отмечал П.Е. Щеголев, – все равно раньше или позже настал бы момент, когда Пушкин вышел бы из роли созерцателя любовной интриги его жены и Дантеса. В сущности, зная страстный и нетерпеливый характер Пушкина, надо удивляться лишь тому, что он так долго выдерживал роль созерцателя. Отсутствие реакции можно приписать тому состоянию оцепенения, в которое его в 1836 г. повергали все его дела: и материальные, и литературные, и иные…Анонимные письма были толчком, вытолкнувшим Пушкина из колеи созерцания. Чести его была нанесена обида, и обидчики должны были понести наказание. Обидчиками были те, кто подал повод к самой мысли об обиде, и те, кто причинил ее, кто составил и распространил пасквиль».

То, о чем не догадывались его друзья, и лишь после смерти поэта немного поняли всю тяжесть сложившейся ситуации, Пушкин осознал сразу. И намек на царя в анонимных письмах, и интригу Геккернов с женой, в которой поэт видел уже не прошлый идеал «мадонны», а просто мать его детей, хранительницу его семейной чести. Пушкин уже не ревновал Натали к Дантесу, он жаждал отомстить Геккернам за их подлые действия, за оскорбленное самолюбие, за наглость в достижении своих целей. В данной ситуации решительность поэта сыграла с ни злую шутку. Она вызвала в его напряженном сознании жажду мести, которая вонзилась в него пылающей стрелой, направляя все его мысли и темперамент к одной идее, идее великого отмщения.

«Я не мог допустить, – писал Пушкин в письме к Бенкендорфу, – чтобы в этой истории имя моей жены было связано клеветою с именем кого бы то ни было. Я просил сказать об этом г. Дантесу».

Наиболее убедительно и объективно описывает эту ситуацию Н.М. Смирнов, муж известной нам Смирновой- Россет: «Ревность Пушкина усилилась, и уверенность, что публика знает про стыд его, усиливала его негодование; но он не знал, на кого излить оное, кто бесчестил его сими письмами. Подозрение его и многих приятелей его падало на барона Геккерена… Любовь Дантеса к Пушкиной ему не нравилась. Геккерен имел честолюбивые виды и хотел женить своего приемыша на богатой невесте. Он был человек злой, эгоист, которому все средства казались позволительными для достижения своей цели, известный всему Петербургу злым языком, перессоривший уже многих, презираемый теми, которые его проникли. Весьма правдоподобно, что он был виновником сих писем с целью поссорить Дантеса с Пушкиным и, отвлекши его от продолжения знакомства с Натальей Николаевной, исцелить его от любви и женить на другой. Сколь ни гнусен был сей расчет, Геккерен был способен составить его».

Дантес готов был принять вызов, но чем бы ни кончился для Дантеса поединок с первым русским поэтом, для него, иностранца, он означал крушение лучших его надежд. Дантес ее был трусом и не боялся выйти к барьеру. Оп был уверен в себе и рассчитывал на удачу. В. А. Соллогуб вспоминает о своем разговоре с Дантесом в эти дни: «Он говорил, что чувствует, что убьет Пушкина, а что с ним могут делать что хотят: на Кавказ, в крепость – куда угодно».