Александр Шморель

Наступил 1943 год. Александр, верный семейным традициям, встречал православное Рождество и «старый» Новый год по-русски. «Вся русская молодёжь, — писал он Нелли в Гжатск, — собралась у одного знакомого — русского художника. Горела ёлка, было уютно — простая, непринуждённая атмосфера. Мы пели много русских песен. Завтра мы — вся местная русская молодёжь — будем встречать Новый году меня. Будем пить шампанское, вино и водку. И каждый бокал я буду пить за твоё здоровье — до дна!» Новый год привнёс изменения в настроениях студенчества. Выступление гауляйтера Гислера 13 января перед учащимися и преподавателями Мюнхенского университета в Немецком музее по случаю 470-летия этого высшего учебного заведения было воспринято с возмущением. Призыв Гислера к студенткам — меньше заботиться об учёбе и лучше родить ребёнка «в подарок фюреру» — шокировал даже симпатизировавших нацизму профессоров. О студенческих волнениях заговорил город. «Белая роза» не могла больше ждать. «Был у Ганса до вечера. Мы начинаем действовать. Лёд тронулся!» — эта запись появилась в дневнике Вилли Графа 13 января.

Пятая листовка появилась с новой «шапкой» «Листовки движения Сопротивления в Германии» и носила подзаголовок «Воззвание ко всем немцам!». На этот раз Александр и Ганс решили показать свои проекты листовки профессору Хуберу. Вариант Шмореля Хубер отклонил как «прокоммунистический», и за основу приняли текст Ганса Шоля. Согласно показаниям Алекса в гестапо, решение принималось без него: «Я прочитал свой проект Гансу Шолю и профессору Хуберу и принял к сведению их несогласие. Поскольку в этот вечер я и без того собирался идти на концерт в «Одеоне», то я не стал задерживаться в квартире Шоля и ушёл. Поэтому я не могу сказать, как дальше развивалась беседа между Шолем и профессором Хубером». Как всё было на самом деле, уже никто не скажет, но факт налицо: после совместной редакции «Воззвание» обрело лаконичность политических определений и ясность изложения, стало действительно доступным каждому немцу, неравнодушному к судьбе своей Родины. По решению друзей тираж пятой листовки необходимо было впервые сделать по-настоящему массовым. Рассылка по разным городам, из разных мест должна была создать видимость большой и хорошо организованной подпольной группы. Тиражированием листовок на этот раз занялись в квартире Шоля на Франц-Йозефштрассе. Ганс и Софи, Александр и Вилли работали допоздна. В общей сложности было сделано свыше шести тысяч копий. «Это массовое изготовление мы осуществляли не на том множительном аппарате, который использовали для печати листовки «Белой розы», — давал показания Александр следователю гестапо. — В той же фирме на Зендлингерштрассе я приобрёл новый аппарат, примерно за 200 рейхсмарок. Куда делся старый, я не знаю». Со слов Шмореля, зафиксированных официальным протоколом, адреса они с Гансом брали из официальных справочников. Участие ещё кого бы то ни было, кроме них двоих, в изготовлении этой листовки Алекс категорически отрицал. Конверты подписывали сами, марки покупали, в основном, на одном почтамте, что по Леопольдштрассе.