Александр Солженицын: Гений первого плевка

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.»

«Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил, солдат — слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

И это — ложь, агитка, оглупление, коверкание чувств и вкуса? Примерно так же сочла Вера Инбер при публикации стихотворения в «Знамени» и разнесла его: «Это что за слеза несбывшихся надежд? Откуда она у солдата-победителя?» — строго вопрошала известная своим высоким родством дама. В результате несколько лет песню могли петь и пели только безногие инвалиды войны в поездах…

Можно себе представить, каким мучением для Солженицына был недавний концерт Дмитрия Хворостовского на Красной площади. Поди, и корчился, и ногами топал, и волосы из бороды рвал. Ведь из уст великого певца взметнулись и полетели с Красной площади по всей стране и пронеслись по всему миру и «Катюша» Исаковского — Блантера, и «Моя Москва» Лисянского — Дунаевского, и «Журавли» Гамзатова — Френкеля, и «Подмосковные вечера» Матусовского — Соловьева-Седого, и «Случайный вальс» Долматовского — Фрадкина, и другие прекрасные советские песни, упоминавшиеся нами…

Вы думаете, что это у козла-ревизора все? Как бы не так! Тут же еще и спазм зависти: «Миллионные тиражи, ордена, слава, гонорары, — ну кто назовет этих деятелей культуры угнетенными?» Да, никто не назовет. И были еще у них ордена, премии, дома творчества. А кто назовет угнетенным козла, у которого тираж в одном только «Новом мире» составил почти три миллиона? А какими тиражами его грязная и малограмотная антисоветчина издавалась во всем мире? А кто отхватил за эти русофобские писания Нобелевскую, а потом кое-что еще в несколько раз больше? Кто приобрел в штате Вермонт персональный Дом творчества на двадцати гектарах угодий? Кому Ельцин отвалил чуть поменьше кусок земли с дворцом по последнему слову техники в Троице-Лыкове под Москвой? Кто издал свою последнюю книгу «Двести лет» тиражом 100 тысяч, а она вот уже четыре года пылится на всех перекрестках? Последний раз я видел ее в подземном переходе у метро «Войковская» в мае этого года. Первый том — 150 рублей, второй — 190. Ну где найти дураков, чтобы выложили 340 за сборник цитат о евреях! Даже евреи не берут…

6

Как только зашла речь о премиях и наградах, тут, как черт из табакерки, возник и Владимир Бондаренко, вездесущий и непотопляемый обожатель козла: «В советской культуре все семьдесят лет царили (!) выходцы из еврейских местечек, а русская культура от Клюева до Тряпкина, от Рубцова до Распутина развивалась как бы параллельно…» Да, были из местечек, еще больше — из Одессы и Киева, Москвы и Ленинграда, Бердичева и Жмеринки. Да, были. Но — «царили», т.е. главенствовали, были первыми, ведущими? Невежественная чушь обожателя. «Царили» — русские имена: Горький и Блок, Маяковский и Есенин, Шолохов и Леонов, Симонов и Твардовский, Шукшин и Бондарев, Шостакович и Свиридов, Станиславский и Охлопков, Качалов и Москвин, братья Васильевы и Владимир Петров («Петр Первый», «Кутузов» и др.), Пырьев и Бондарчук, Уланова и Лепешинская, Нестеров и Корин, Лемешев и Козловский, наконец, Олег Попов и Юрий Никулин….

А такие фигуры, как Клюев или Рубцов, всегда лишь составляли «фон» русской культуры и никогда не «царили» в ней, хотя второму из них уже три памятника соорудили, а первого, как известно, обессмертил его же когда-то любезный гениальный друг:

Вот Клюев, ладожский дьячок.
Его стихи — как телогрейка.
Но я их вслух вчера прочел —
И в клетке сдохла канарейка.