Александр Суворов

Суворов отпустил свиту, прошел пустой зал из конца в конец, топая и считая шаги. За ним, отступив на несколько шагов, маршировал Дубасов с синим плащом фельдмаршала, переброшенным через левую руку. Двойные их шаги отдавались под сводом гулом… Суворов остановился. Камер-лакеи распахнули перед ним двери в зимний сад дворца. Из дверей пахнуло сырой прохладой склепа и прелым ароматом оранжерейных цветов. В неподвижном воздухе сада высились раскидистые латании, финиковые пальмы, бананы с бледными разорванными листьями. Строгие греческие колонны подпирали плоский потолок, усеянный, как в бане, крупными каплями. На одной из колонн, видимо недавно, обвалилась штукатурка, и зияющая рана открыла, что тело колонн — не из камня, а из схваченного железными обручами куста сосновых свай: дворец сооружался с поспешностью театральной декорации.

— Изрядный гроб! — пробормотал Суворов.

Федьмаршала провели в приготовленную для него спальню. В углу высился ворох сена, покрытый простыней. На полу стояли серебряные тазы и огромная яшмовая чаша — произведение уральских гранильщиков — с невской водой. В углу пылал камин. Зная вкусы постояльца, позаботились ему угодить.

Суворов опустился в кресла и закрыл глаза. Около него остались только Дубасов и дворецкий. Два камер-лакея вытянулись у дверей. Суворов открыл глаза и тихо сказал:

— Квасу!

На лице дворецкого исчезло выражение каменного равнодушия. Губы его задрожали. Он метнулся к двери, вернулся и застыл…

— Квасу! — громко повторил Суворов.

— Ну, чего ты стал как пень! — прикрикнул на дворецкого Дубасов. — Если вы для людей не варили, так вели сбегать в Преображенский полк, принести артельного квасу… Далеко, что ли?

Дворецкий метнул на Дубасова злобный взгляд, низко поклонился Суворову и выбежал из спальной. Лакеи вышли за ним и беззвучно затворили дверь.

— Будет квас?

— А то нет? — ответил Дубасов. — Ну и живут! Экое вертикультянство нагорожено, а квасу нет!..

Два камер-лакея внесли на подносе полное ведро с пенистым солдатским квасом, а на другом — два высоких стакана, и дворецкий налил в них из ведра через край квасу.

— Я квасу пить не буду! — сказал Дубасов дворецкому.

Суворов разделся и уселся в яшмовую чашу с ногами, расплескивая воду на паркет. Дубасов начал лить ему на плечи из ковша ледяную воду.

Суворов выпил еще квасу и прыгнул на сено. Дубасов накрыл его простыней и синим плащом.

— Ну, фельдмаршал, спи спокойно!.. А ты со мной ступай, — обратился Дубасов к дворецкому. — Наверное, для нас с тобой и кроме квасу что найдется?

— Как не найтись, найдется! Для вас все найдется, ваше… благородие!

На следующее утро в Таврический дворец начали съезжаться разные персоны для представления фельдмаршалу. Одним из первых явился Платон Зубов, на этот раз в полном блеске гвардейского мундира. Суворов, узнав о приезде, поспешно разделся и встретил Платона Зубова в дверях спальной в одном белье — в отместку за вчерашнее невнимание. Они перекинулись немногими словами. Зубов обиделся и уехал.

Остальных гостей Суворов не принял, сделав исключение только для Державина.

— Так-то! Так-то, сударь! — говорил он, одеваясь в присутствии Державина. — Они хотят, чтобы я таскал для них каштаны из огня! Для кого? Довольно я таскал их для Потемкина!.. А эти мальчишки Зубовы, которые хотят всем управлять!..

— Государыня больна, — ответил Державин. — Вы обратили, граф, внимание — она приняла вас в плисовых сапогах. У ней пухнут ноги. Приближается конец.

— А цесаревич? Что он? — быстро спросил Суворов.

— Да все так же, Александр Васильевич: в своем унылом замке. Своя маленькая гвардия. Свой двор. То мрачен, то весел. Сейчас ласков — сейчас сердит… То играет, как мальчик, в ростопчинскую игрушку, то муштрует свое войско…

— Что еще за игрушка? Не слыхал.