Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности

Неоценимы и те понимание и поддержка, с которыми издательская заявка была встречена главным редактором Ириной Прохоровой и коллективом издательства «Новое литературное обозрение».

Всем им – слова искренней признательности и благодарности!

Павел Нерлер

Этюды о Владельце Шарманки

…Что делаешь, что делаю? Взираю.

Седеющий пульсирует висок.
И я пишу стихи, зачем – не знаю.
Стихи, стихи, как некий адресок.

А. Цыбулевский

Тбилисский зачин

Мне Тифлис горбатый снится…

О. Мандельштам

Тбилиси, Тифлис, – горбатый островок лирики в эпическом просторе Грузии. Этот удивительный город, зачатый и зажатый горами, город-ладонь, с мутноватой жилкой Куры посередине – сколько пропеченных крыш, сколько гортанных балконов и граненых подвалов емлет он в себе, сколько судеб!

…Судьбы. Пронзительно прижизненное небытие Пиросмани, поразительна прижизненная слава Галактиона.

Многих вскормил Тбилиси, и среди них – поэт Александр Цыбулевский:

…А под балконами наклон горы,
Чреватые подвалами панели.
Дворы, дворы. Неведомые цели
Поэзии. Еще, еще дворы.

Воистину Тбилиси – почва, корни и воздух стихов Цыбулевского. Недаром поэтическая часть его книжки «Владелец Шарманки» озаглавлена так: «Карусельный спуск. Винный подъем (из названий Тбилисских улиц)».

Поэт ходил по своему городу, улыбался его небу, присаживался на его ступеньках, парапетах, скамейках, что-то записывал. Он смотрел – и видел. Вслушивался – и слышал:

А стихи –  чего там в самом деле! –
что, откуда и куда идет…
Вот опять на улице Шавтели[1]

 –Робкий моложавый идиот.

Возле колокольни Анчисхати[2]

Семечки грызет он до сих пор.
Он не повод, но волна окатит –
Кажется, величиной с собор.

Поднялась и сразу не опала.

Эти краски чересчур густы.
Лучше нет на свете матерьяла,
Матерьяла лучше пустоты.

Пустота ночная и речная,

Подле горько плачущей горы.
Что-то про себя припоминая
Звук неразговорчивый Куры.

У горы аптекарские дозы

Хлещут вволю и не про запас,
Все текут, не иссякают слезы,
Говорят –  целебные для глаз.

Ими лоб когда-нибудь умою –

Третий глаз предчувствуя на нем.
Пустота не хочет быть немою –
Отдает мне комнату внаем.

Что ж увидит, что узреет око –

Немощному глазу вопреки?
Просыпаюсь высоко-высоко…
И Кура[3] название реки.

Поэт неотрывен от своего города, неразлучен с ним. Где бы он ни очутился, повсюду он обретает свой Тбилиси, который, оказывается, преданно сопровождал его (словно самолетик из одноименной повести)[4]. Вот Цыбулевский в Средней Азии, в Хиве, в прозе «Шарк-шарк» – и что же? –

…И уже тогда, еще в Хиве, постепенно обнаружилось, что путешествия вовсе не открывают что-то дотоле не виденное – а просто возвращают к уже виденному в далеком детстве – все, что я увидел в Средней Азии – все невиданное – было в моем детстве в Тбилиси, по улице Ново-Арсенальной, № 18. Все это было на маленьком пространстве. И росли те же кусты с какими-то несъедобными висюльками – мы называли их огурцами… И не Среднюю Азию видишь, а вид из окна «детской» с ковром и двумя зайчиками – солнечным и матерчатым в углу, из которого осыпаются опилки… И все рассветы среднеазиатские: розовый короткий всплеск по окружающим Тбилиси горам, и каменистое делается песчаным. И двор, залитый солнцем…