Александр у края света

У македонцев есть закон или, может быть, традиция — не начинать войн в месяц дайсос (который примерно соответствует афинскому таргелиону; боги ведают, как вы его называете. В общем, это период от восхода Плеяд и до солнцестояния, время молотьбы, и если ты не закончил к этому времени перекапывать виноградники, то сильно отстал). В середине месяца дайсос на тринадцатый год его правления, тридцатидвухлетний Александр пребывал в Вавилоне, готовый отправиться на завоевание Аравии — огромной и бесполезной пустыни к югу от города. Раньше в таких случаях он обходил традицию, приказывая астрономам повторять в календаре предыдущий месяц, артемизий; на сей раз он даже этого не сделал. В конце концов, заявил он победно, вставной артемизий был явно фальшивый, и в глазах его божественных собратьев он и раньше выступал в поход именно в дайсос — и ничего, поэтому нет никаких причин избегать этого месяца сейчас.

За день или два до запланированного выхода Александр отправился на прием, который давал человек по имени Медий. Прием, по всей видимости, удался, потому что наутро он встал, чувствуя себя отвратительно, и приказал прислуге переселяться из дворца в парковый домик на берегу реки, где было мирно и спокойно, и где человек мог восстановить свои силы, полеживая в обнимку с амфорой. В этом доме был бассейн, и он решил спать около него, под звездами.

Вавилон в это время года напоминает печь, и около воды был немного прохладнее.

На следующий день он почувствовал легкий озноб, поэтому принял баню и до вечера оставался в доме с Медием, несколькими другими друзьями и парой собак, поскольку хотел быть в форме к моменту выступления армии в поход. Этой ночью он спал не очень хорошо, а на следующий день лихорадка усилилась. Военачальники начали строить планы отложить экспедицию, но он не хотел и слышать об этом, несмотря даже на то, что днем позже, когда должен был отплывать флот, лучше ему не стало. Но еще через день он почти полностью исцелился и дотемна работал, чтобы нагнать упущенное за время болезни время. Возможно, он перетрудился; на следующий день он был так плох, что его перенесли назад во дворец.

Он прожил еще четыре дня. Большую часть этого времени он был слишком слаб, чтобы говорить, а когда слабость отступала, начинал бредить и городил чепуху, как это обычно бывает при сильном жаре. Ближе к концу речь его прояснилась, но когда верховные военачальник попытались поговорить с ним о порядке наследования, оказалось, что он их не узнает. Умирая, он кричал, что на подушке змеи, но ничего страшного — он задушил их, поскольку он был младенцем-Гераклом и скоро родится. Затем он сказал, что Аристотель отравил его, поскольку Аристотель не верил в богов и думал, что их не должно быть; рецепт яда он узнал из книги своего племянника Каллисфена, и об этом ему поведал некий Эвдемон, а яд был подан в кубке, выточенном из копыта мула, потому что боги-полукровки не могут иметь детей. Он приказал выжечь Вавилон до самой земли, а затем и всю землю, потому что в прошлый раз он пробовал уничтожить человечество с помощью потопа и нет смысла повторять то, что не сработало. Затем он сел прямо и попросил почитать ему из книги Эвксена о войне, потому что ему хочется узнать, что случилось в конце. Ему сказали, что Эвксен не писал книг, и спросили, кому из полководцев он хочет передать империю после своей смерти. — Откуда мне знать? — ответил он яростно. — Я еще не дочитал до этого места. — После этого военачальники приказали очистить комнату.

Некоторые говорят, что он умер крича или заливаясь слезами; что он лег в постель, прежде чем умереть; что в последний момент его жизни могучий орел влетел через окно и унес его душу на Олимп. Другие скажут тебе, что он не умирал вообще, что набальзамированное, нетленное тело, что лежит в Александрии Египетской (в совершенной сохранности, как мертвая змея в кувшине) принадлежит кому-то другому, что старое тело он сбросил и до сих пор где-то живет в ожидании некоего неопределенного события, которое скажет ему, что пришло время вернуться и продолжить с того же места. Кое-кто верит, что он никогда не умрет, что он живет в коллективном разуме македонско-греческого роя, который нынче накрывает своим жужжанием Европу и Азию, собирая нектар и поселяясь в каждой трещине земли, вплоть до восточных границ Скифии.

Лично я полагаю, что он умер — и скатертью дорога.

Если бы эта история закончилась здесь, со смертью Александра и распадом его империи, то это была бы негодная история; много трудов было бы потрачено ни на что и еще не рожденные поколения совершали бы паломничество, чтобы помочиться на наши могилы. Я хочу этого избежать. Я, может быть, и стар, но не настолько, чтобы перестать мечтать об идеальном обществе или хотя бы идеальном городе.