Александр у края света

— Ох, ты совершенно прав, — сказала она. — Худшее, что тебе может грозить, это пеня за причиненный ущерб.

— А тебе? — спросил я.

Она покачала головой.

— Он меня не убьет, — ответила она. — Мертвая я ничего не стою. Нет, он разведется со мной и засудит тебя, вот и все. Тебе это обойдется в стоимость двух хороших лошадей, но ты можешь себе это позволить, я уверена. Все же я извиняюсь. Я не специально.

Я нахмурился.

— Не говори глупостей, — сказал я. — Все будет хорошо, вот увидишь. Я имею в виду, такое происходит не в первый раз, и не уверен, что в последний. Если мы примем это, как есть и не будем паниковать…

Тут она по-настоящему взъярилась.

Знаю, знаю. Но в самом деле, это было совершенно вне моей компетенции. В конце концов, я ее едва знал. В Афинах на подобные вещи смотрят гораздо прагматичнее. Ну, для начала они решаются между мужчинами; ее отец или брат переговорил бы со мной, и мы заключили бы с ее мужем некоего рода сделку, а затем составили бы дополнительные соглашения касательно ее самой и ребенка. Нация, породившая величайшие умы в истории человечества, уж наверное способна разрешить мелкий семейный кризис самым организованным и эффективным образом. Что до дикого варварского севера, то, как начало казаться мне, здесь такая ситуация требует более эмоциональной реакции.

— Ты, козел, — сказала она, и явно собиралась развернуть эту тему во всех подробностях, когда кто-то забарабанил в дверь.

Вот дерьмо, подумал я.

— Ты же говорила, что он на пастбище, — прошипел я.

— Так и есть, — нервно ответила она. — Он уехал еще утром с табуном однолеток.

В дверь опять заколотили.

— Хорошо, — сказал я. — Иди в заднюю комнату и сиди там, пока я от них не избавлюсь.

Хорошие новости заключались в том, то это был не ее гнусный муж Писандр. Плохие новости — это были три воина.

— Ты Эвксен? — спросил один из них. — Афинянин?

Я кивнул.

— Он хочет тебя видеть.

— О. Ладно.

Не надо быть Солоном или Пифагором, чтобы понять, кто это — он; а чтобы уяснить причины, по которым он желал меня видеть, не требовалось большого воображения. Мне следовало этого ожидать, конечно. Человек валится мертвым на царский стол, а его сосед поспешно удирает прочь. Более того, указанный сосед прямо перед этим спорил с мертвецом; указанный сосед и указанный мертвец оба были афиняне. Проклятье, на месте Филиппа я арестовал бы меня еще до того, как со стола смели просыпанный горошек.

— Могу я хотя бы взять плащ? — спросил я, отступая в заднюю комнату.

— Плащ не нужен, — сказал воин. — Нам только двор перейти.

Да и не то чтобы тебе это помогло, читалось на его лице. Военная история, семинар по тактике номер три: всегда выставляй караул у окна задней комнаты.

Совершенно непонятно, чему я их мог научить такому, чего они сами не знали.

— Хорошо, — сказал я. — Есть соображения, зачем я ему нужен?

Воин покачал головой.

— Извини, — сказал он, и оттенок искреннего сочувствия в его голосе был, наверное, самым леденящим душу звуком, который я только слышал в жизни. Когда человек, который тебя арестовывает, испытывает жалость, можно быть уверенным, что веселые развлечения тебя не ждут.

В качестве источника справедливости Филипп пользовался своеобразной репутацией, во всяком случае, в своей трезвой ипостаси. Например, приговаривая двух неугодных к вечному изгнанию, он повелел: (первому неугодному) «Покинь Македонию немедленно»; (второму) «Догоняй». Потом был еще случай со стариком, которому вздумалось, что Филипп решил дело не в его пользу из-за его преклонных лет, поэтому тот выкрасил волосы и подал аппеляцию.

— Убирайся, — сказал Филипп. — Я уже сказал нет твоему отцу.

Иными словами, умора, если ты сидишь на другой стороне зала.

Поэтому когда меня вели назад, я не ощущал особой веселости, а остатки уверенности, которые еще у меня оставались, испарились, когдя я увидел, что помимо царя Филиппа меня ожидают Парменион, царевич Александр и целая толпа знатных македонцев, которых и не было на пиру. Воздух в собрании так отдавал судилищем, что я задумался, нет ли смысла напирать на то, что я, строго говоря, все еще аккредитованный афинский дипломат (поскольку так и не доложился Собранию, не составил отчета и не был освобожден от своих обязанностей), и тут Филипп посмотрел на нас и кивнул солдатам. Они отошли на несколько шагов назад, а Филипп жестом пригласил меня присоединиться к посиделкам.

— Не побеспокоил тебя, надеюсь, — сказал он.

— Нет, нет, вовсе нет, — ответил я.

Филипп кивнул.

— Это хорошо, — сказал он. — Я боялся, что ты уже лег в постель.

Я так энергично затряс головой, будто он обвинил меня в убийстве матери.

— Ни в коем случае, — сказал я. — Ни в одном глазу.

— Ну что ж, прекрасно, — сказал Филипп, слегка ошарашенный моим напором. — Вечер оказался богатый на события, — продолжал он. — И, насколько мне известно, ты не любитель сидеть допоздна.

Это, безусловно, была насмешка над моей привычкой избегать пиров, по македонским стандартам довольно скверная. Я не нашелся, что на это ответить и промолчал. Филипп подлил себе вина и продолжал: