Александр Великий или Книга о Боге

Олимпиаду постигло тогда первое разочарование. Напоминающая маленького идола, с тонким носом и сияющими глазами, она неподвижно сидела под большой фреской Зевксиса и наблюдала за македонскими царевичами, которые предстали перед нею как есть – то есть пьяницами, горлопанами, людьми грубыми в своих развлечениях. Филипп, по всегдашнему своему обыкновению, говорил спьяну такие вещи, которые следовало бы держать при себе. Он слишком много вспоминал о Самофракии, он хотел каждому показать прелести своей супруги и разозлился, когда она отказалась раздеться, чтобы продемонстрировать, что она умеет танцевать лучше, чем нанятые для пира танцовщицы. Антипий, пивший умеренно, пребывал в мрачном настроении.

Наконец Филипп решил взять свою жену на руки, чтобы отнести ее в брачные покои. Гости с пением провожали их. Одна из родственниц поставила в покоях священный факел в знак божественного покровительства. Потом двери закрыли, и желающие могли снова вернуться к возлияниям.

В ту ночь Филипп не обрел чаемых им наслаждений. Он пожаловался мне на это на следующее утро; супруга не снизошла к его домогательствам, да и сам он не испытал того волнения, которое познал на Самофракии и которое столь сильно побуждало его к свадьбе. Он отнес эту неудачу на счет вина. Но, ко всему прочему, сам он имел видение, сильно его встревожившее.

Ему снилось, что он опечатал воском чрево своей супруги; на печати был выгравирован лев. Он попросил меня истолковать сон.

«Повелитель, – ответил я ему, – никто никогда не опечатывает пустые мехи». – «Это я понимаю, – сказал Филипп. – Ты мне нужен не для того, чтобы давать такие ответы. Я хочу знать, кто наполнил эти мехи».

Им овладели подозрения, пелена спала с его глаз.

Я попросил отсрочки для обдумывания ответа, дабы он не был ложью, но чтобы и правды вопрошающий не смог постичь до конца.

«Твой сон не оставляет сомнений, – ответил я Филиппу. – Он означает, что в первую брачную ночь твоя супруга уже была беременна и что она произведет на свет младенца мужского пола, у которого будет сердце льва».

Мой ответ отнюдь не исчерпал всех вопросов Филиппа по поводу Олимпиады и не рассеял их взаимного разочарования. Дух разлада воцарился в их ночных покоях. Вдали от воодушевлявших ее мистерий Олимпиада, казалось, стала равнодушна к радостям любви на супружеском ложе. Она, знавшая восторг слияния с богом, с презрением взирала на этого грубого солдата, видевшего в ней лишь орудие для удовлетворения своей похоти.

Избранница Амона, обладательница тайны, которую она бережно хранила Олимпиада была оскорблена тем, что ее не почитают как жрицу, когда Филипп довольно грубо напоминал ей о Самофракии. Она отворачивалась от него, смеясь про себя над супругом, обманутым еще до свадьбы, за которого она вышла замуж лишь повинуясь высшей власти. Каждое утро Филипп выходил из спальни с озабоченным лицом, не понимая, что с ним происходит.

Однажды ночью, лежа рядом с Олимпиадой, он с удивлением обнаружил, придвинув к ней ногу, что бок у нее ледяной. «Как ты можешь говорить, что у меня ледяной бок, – ответила Олимпиада, не скрывая иронии, – если ты до меня даже не дотронулся?» Тогда Филипп отбросил простыню. То, что он увидел, извергло из его груди крик. Огромная змея лежала в кровати, вытянувшись между ним и его супругой. Он бросился за кинжалом. Но Олимпиада кинулась на мужа и схватила его за руку. Это была ее змея, священное животное, которое передали ей жрецы. Филипп упорствовал, тогда она ему крикнула, что надо быть большим трусом, чтобы испугаться такой безобидной твари, которую она, женщина, приручила, и что поднять на нее руку – святотатство. И разве он не знает, что священная змея является ипостасью Зевса-Амона, когда ему хочется принять ее облик. Если Филипп убьет ее змею, она никогда более не подпустит его к себе, а его ожидает страшная кара. В конце концов она расцарапала ему лицо. Испугавшись как гнева Олимпиады, так и самого этого открытия, Филипп схватил свои одежды и выбежал из покоев, оглашая дворец криками. «Довольно, – говорил он себе, – я уже женился на проститутке, но вдобавок ко всему она еще и колдунья, и сумасшедшая». С того дня он отказался разделять ложе с ней и с ее змеей, и отправился к наложнице, которую, благодаренье богу, еще оставил при себе.

На следующее утро он поставил стражу перед дверями покоев Олимпиады, и с той поры она жила под постоянным наблюдением, поскольку теперь он ей ни в чем не доверял и подозревал, что она способна под прикрытием ложной набожности принимать у себя и других мужчин. Сам же он появлялся у нее только днем и при оружии – с коротким и осмотрительным визитом. Вдобавок, прежде чем войти, он из осторожности приникал к дверной щелке и долго выжидал. И однажды он наблюдал, как его жена, раздетая, лежала на постели, обнимая свою любимую змею, и использовала ее таким образом, как будто та была ее супругом.

Пораженный этим, Филипп призвал меня.