Александр Великий или Книга о Боге

Я разжал руки, затем изобразил на каменном столе, за пределами воска, форму нового треугольника, раскрывавшегося кверху, чтобы энергия, только что покинувшая тело, перешла немедленно в другое тело и чтобы высвободившаяся мощь была подхвачена тем, кому суждено ею воспользоваться.

Когда я поднялся, ноги мои подкашивались. Никогда ведь не бываешь уверен в успехе. Я вытер руки, вышел на крыльцо храма и повернул голову к театру. По могучему гулу толпы, доносившемуся оттуда, я узнал, что в Македонии уже другой царь.

Зрители, находившиеся более или менее далеко, приняли раздавшиеся возгласы за приветствия, и амфитеатр разразился радостными кликами и пожеланиями долгой жизни тому, кто только что скончался. Но тотчас же всеобщее ликование сменилось воплями ужаса.

Филипп не вышел из другого конца коридора. Полумрак благоприятствует преступлению. В сводчатом проходе лежало тело царя, уткнувшееся бородой в пыль; его туника была окрашена в ярко-красный цвет на уровне сердца и пористые камни впитывали его кровь. Во время падения налобная повязка соскочила, открыв старую рану, нанесенную Амоном.

Несколько солдат охраны бросились вслед за убийцей. Павсаний оставил их далеко позади, он уже подбегал к выходу, и крики «Остановите! Остановите его!» не достигали его ушей. Его лошадь была привязана к стене театра; он успел вскочить на нее и пуститься галопом, но налетел на низкорастущую ветку дерева, которую не заметил; она ударила его с размаху в грудь, и он покатился по земле.

Тот, кто должен умереть и кого ослепляет чуждая сила, может все предусмотреть для своего спасения; но он не видит ветки, растущей поперек его дороги. Прежде, чем оглушенный падением Павсаний успел подняться, преследователи навалились на него, и десяток мечей пронзил его тело.

С первого же мгновения Александр показал себя царем. Он призвал Антипатра, собрал военачальников и советников, но отнюдь не для того, чтобы выслушать их и заручиться их признанием, а чтобы отдать приказания, как это подобает владыке; и все повиновались без спора, как будто это само собой разумелось.

Тело Филиппа перенесли во дворец, а труп его убийцы был пригвозден к кресту посреди площади, чтобы оставаться там до погребальной цремонии.

Олимпиада в тот же день отбыла с эскортом в Пеллу. Она достигла города поздно вечером, после долгого пути на лошади, и сейчас же направилась к покоям племянницы Аттала. Она нашла ту в постели, еще слабую после родов; черные волосы были рассыпаны по простыне. Развязав свой шарф, Олимпиада протянула его сопернице и сказала: «Ты можешь повеситься, наш супруг мертв. Если у тебя не хватит храбрости, я могу позвать моих охранников».

И она оставила Клеопатру одну за дверями, перегороженными копьями. Через несколько мгновений, когда оттуда не доносилось больше ни звука, створки дверей были снова раскрыты, и стал виден лежащий вдоль стены труп молодой женщины с почерневшим лицом и вывалившимся языком. Тогда Олимпиада приказала, чтобы ей принесли маленького Карана; она взяла на руки этого ребенка, нескольких дней от роду, из которого хотели сделать соперника ее сыну; в сопровождении прислужниц она направилась в храм Амона, приказала разжечь огонь на алтаре и бросила туда ребенка как искупительную жертву.

В Эгее на следующее утро люди увидели на голове распятого золотой венец, присланный Филиппу афинянами.

Затем были торжественные похороны; чтобы умилостивить богов, жрецы дали совет сжечь на одном костре трупы Филиппа и Павсания. Их общий прах был погребен в царском некрополе.

XV. Сын Амона

Восхвалим богов, внушающих их слугам нужный жест в нужный момент. Ибо все несчастье людей от того, что их нетерпение, тщеславие или невежество толкают их на поступки, которые могли бы быть хороши, но будучи совершены в неподходящее время, оказываются бесполезны или пагубны. Так человек попадает в ловушку, которую сам подстроил, так корона увенчивает не ту голову, которой была предназначена. Восхвалим богов, когда они внушают свои мысли мудрецам и когда к мудрецам прислушиваются.

Как только Александр стал царем, я раскрыл ему секрет его рождения и смысл его жизни. Я поведал ему о тайнах Самофракии, о призвании его матери и обстоятельствах его зачатия. Впоследствии в долгой беседе с матерью он нашел подтверждение всем моим словам (22).

Я сообщил ему о пророчествах, относившихся к нему, и о том, как жрецы Амона договорились способствовать их осуществлению. Я рассказал, как в нем воплотилось божественное начало, как Филипп был избран его отцом-воспитателем, а Македония – яйцом, в котором должно было созреть могущество восстановителя Амона.

Я долго читал ему звездные письмена, и он понял, почему я так рано посвятил его в храмовые таинства.

Я сказал ему, чтобы он не задерживался в Греции, потому что отныне он должен стать стремительным, как молния, и что в Египте его ждет венец освободителя, долгожданного сына Амона.