Александр Великий. Мечта о братстве народов

Экбатаны, древняя столица Мидии, в начале октября 324 года до н. э. сияла красотой. Снег на вершине Оронта, ветви деревьев, гнущиеся под тяжестью плодов, зубцы стен и башни дворцов были достойным обрамлением празднеств в честь Диониса, проходивших в то время здесь — так же, как на родине. Правда, во дворце Солнца недоставал о множества золотых кирпичей, похищенных македонскими комендантами, хозяйничавшими здесь раньше. В один из этих благословенных осенних дней царь наблюдал за спортивными состязаниями, аплодируя атлетам-борцам. Место рядом с ним пустовало, и каждый знал, почему: вот уже восемь дней, как больной Гефестион не вставал с постели. Появился гонец, прибытия которого Александр так боялся.

Уже через несколько минут царь спешивался перед ракадами дворца. Слишком поздно… Гефестион был мертв. Александр похоронил уже не одного соратника, но смерть друга его юности из Пеллы, с которым он вместе рос, познавал науки у Аристотеля, а у Филиппа учился обращаться с оружием, друга, с которым десять лет сражался бок о бок, была для него тяжелым ударом. «Он тоже Александр», — помнится, успокаивал он мать Дария, когда она бросилась ниц перед Гефестионом, а не перед ним, царем. Поистине, Гефестион был его alter ego, его вторым «я».

Печаль его была безмерна. Кто виноват? Где врач? В амфитеатре. Главкия привели. Он клятвенно уверял Александра в своей невиновности, и он действительно был невиновен, потому что вопреки всем врачебным предписаниям больной не постился, а объедался, пил не воду, а вино, причем в чрезмерных количествах. При его болезни (позднее говорили о тифе) это было в высшей степени неразумно. Но никакие уверения Главкия не помогли: он был отдан в руки палача.

И вновь повторилось все то, что последовало за смертью Клита: три дня Александр не отходил от мертвого друга, проклинал Асклепия (как утверждали перипатетики, он даже приказал сравнять храм бога врачевания с землей), остриг волосы, как Ахилл, обривший голову в знак скорби по своему возлюбленному другу Патроклу, запретил игру на флейте, танцы, искусство лицедеев по всей стране, велел погасить священный огонь и послал отряд всадников в оазис Сива, чтобы те задали Зевсу-Аммону вопрос: можно ли почитать усопшего как бога?

«Не как бога, но как героя», — был ответ.

В окружении Александра печаль была притворной. Гетайры в большинстве своем не любили Гефестиона. Евмен и Кратер даже ненавидели этого льстеца, красавчика, наушника, каковым они его считали. Когда Александр велел им соорудить в Вавилоне для Гефестиона гигантский погребальный костер и гробницу выше вавилонской храмовой башни, а также пригласить для погребальной процессии три тысячи певцов и музыкантов, они выполнили поручение, сокрушаясь про себя по поводу гигантомании Александра. Со скрежетом зубовным Евмен выделил из государственной казны 10.000 талантов на постройку самой колоссальной усыпальницы всех времен.

Александр проклинал богов, бежал от людей и в одиночестве переживал свое горе. Чтобы отвлечь его, гетайры пошли на хитрость: в своем Донесении они преувеличили масштабы восстания коссеев, одного из диких горных племен, ни перед кем не склонявших головы, которые к тому же угрожали пропустить войско в Вавилон лишь в том случае, если им будет выделена довольно крупная сумма. Уловка удалась: царь приказал тотчас выступать. Построившись в две колонны, войско двинулось в горные долины, невзирая на холод. Воинственных пастухов выбили с занимаемых ими высот, их крепости разрушили. Началась своего рода беспощадная партизанская война, которая велась обеими сторонами. В этой войне были истреблены все коссеи. В плен взяли немногих, но и тех царь велел убить, вернее, принести в жертву Гефестиону, как ему, почившему герою, и подобало.

Если в наши дни путник забредет в Хамадан — так теперь называется иранский город Экбатаны, — вряд ли ему что-нибудь напомнит о днях былого величия. Пожалуй, лишь один Санг-и-Щир, монументальный каменный лев, воздвигнутый здесь македонянами в память об усопшем Гефестионе, о чем, впрочем, давным-давно все уже позабыли. Иначе женщины не карабкались бы по скале, чтобы пристроить в его гриве цветные камешки в знак того, что они просят богов ниспослать им детей. Памятник царскому любовнику, помогающий бесплодным женщинам! Поистине Клио, муза истории, позволяет себе иногда пикантные шутки.

Алексанлр — бог?