Александр Великий. Мечта о братстве народов

Бунт в Описе

Однажды утром тридцать тысяч молодых иранцев вошли в свой лагерь, находившийся перед городскими воротами. Согласно приказу их еще в 331 году до н. э. собрали со всей страны, обучили греческому языку и умению обращаться с новейшим македонским вооружением. Для любого македонянина это было не самое приятное зрелище: юнцы хвастались своим македонским оружием, а военные упражнения выполняли так, будто сами придумали македонскую фалангу. Их называли «эпигонами» — последователями, и нетрудно было догадаться, за кем они должны были следовать. Этот царь, постепенно проникавшийся обычаями и образом жизни их народа, все больше превращался в азиата.

Атмосфера была взрывоопасной, и взрыв произошел здесь, в Описе. Поводом снова послужила мера, направленная на благо солдат. Царь отпускал на родину около десяти тысяч — тех, кто получил на войне ранения, из-за которых стали непригодными к военной службе. Александр щедро наградил каждого из них пятнадцатикратным годовым жалованьем. Но едва они получили приказ об увольнении из армии, перед царским шатром собрались македонские воины и командиры. Они хотели знать, смогут ли все когда-нибудь вернуться домой или они обречены остаться в этой Персии навсегда, вдали от родины и своих семей.

Царь, поднявшийся на возвышение с восемью телохранителями, не успевает и слова сказать. Толпа в ярости кричит, обвиняет его, упрекает в том, что своих варваров он любит больше, чем македонских соратников, которые ради него страдали, шли на гибель, проливали кровь. А потом он услышал слова, больно ударившие его: «Веди свою войну дальше один, отец твой поможет тебе!» Это была неприкрытая издевка, потому что под отцом подразумевался не кто иной, как Зевс-Аммон.

В бешенстве Александр спрыгивает вниз, в толпу, хватает одного из самых яростных крикунов, велит увести его: «Этого! И этого! И этого тоже!» Их тринадцать — тех, кого уводят и топят в Тигре. Перед возвышением стоит грозная толпа из тяжеловооруженных солдат, за жизнь Александра в этот момент никто не дал бы и обола, и тем не менее никто не осмеливается напасть на него. Кажется, аура, излучаемая этим человеком, защищает его.

Александр снова поднимается на возвышение. Стало очень тихо. Ветераны, изуродованные боевыми шрамами, поседевшие в боях, стояли и ждали, что скажет им их полководец. Речь, которую произнес Александр, дошла до нас в изложении Арриана и Плутарха. Они, в свою очередь, основываются на свидетельстве Птолемея, присутствовавшего при обращении Александра к своим воинам. Мы согласны с корифеем Дройзеном, мудро полагавшим, что ему все равно, совпадает ли каждое переданное слово с действительно произнесенным, потому что основные мысли а они достоверны — заслуживают того, чтобы быть приведенными.

«Македоняне! Кто из вас может сказать, что он сделал для меня больше, чем я для него? Пусть покажет мне свои шрамы, а я покажу ему свои. Мечами и кинжалами нанесены мне раны в единоборстве с врагом, стрелами попадали в меня не раз, ударов дротиком и камнями не счесть! С вами вместе я питался травой, пил гнилую воду, жил в землянках, с вами вместе меня заносил снег в горах и песок в пустыне. Я вел вас от победы к победе, я сделал вас богатыми — вас, живших дома в хлевах вместе с козами.

А теперь я хотел отправить тех, кто устал от этой борьбы, в Македонию, где их приняли бы с восхищением и гордостью. Того, что происходит сейчас, не было ни разу: все войско оставляет победоносного царя! То, чем вы владеете, отняло у вас рассудок. Того, кто не в силах выдержать испытание счастьем, постигнет несчастье, — голос его стал резким. — А теперь идите, я вас не держу. Но, вернувшись домой, не забудьте сказать, что вы оставили своего царя во вражеской стране, предоставив его защиту азиатам. Поистине это вызовет похвалу людей, и боги вас благословят. А теперь прочь, идите с глаз моих!»

Конечно же, это была речь-обвинение, не без самолюбования и жалости к себе. И тем не менее невозможно представить, чтобы какой-либо восточный властитель или даже европейский полководец той эпохи говорил со своими солдатами подобным образом. Эффект речи Александра превзошел все его ожидания. Когда он в сопровождении благородных телохранителей покинул возвышение и удалился, то оставил кучку растерянных, сбитых с толку людей — толпу детей, которых сурово отчитал перед тем, как уйти навсегда.

«Кто же теперь поведет нас на родину?» — спрашивали простые солдаты своих непосредственных командиров. Те, в свою очередь, вопрошали военачальников. Общая растерянность возросла, когда они узнали, что иранские высшие военные чины направляются в царскую резиденцию на Тигре. Прошел слух, что штаб приступил к формированию нового войска, состоящего исключительно из азиатов: из иранских всадников, царских щитоносцев, воинов с серебряными щитами, пехотинцев, элитных подразделений, личных телохранителей царя; командные посты на всех уровнях будут заняты иранцами.