Александр Великий. Мечта о братстве народов

Длина царского шатра по периметру составляла около 700 метров; он опирался на 50 колон из кедрового дерева. Свет факелов отражался и играл в дорогих камнях, оправленных в дерево, в золотых нитях, кое-где сверкавших в льняной ткани шатра, в драгоценном серебряном шитье, украшавшем его стены. Посреди этого гигантского «зала» вокруг круглого стола стояло девяносто скамей с пурпурными покрывалами. В галереях вокруг царского шатра устроили девяносто спальных покоев, отделенных друг от друга коврами. Пол был усеян лепестками роз; из светильников веяло ароматом пряных трав; в фонтанах вместо воды било красное и белое вино, а воздух был наполнен звуками флейты.

В этой атмосфере пышности, великолепия и расточительства праздновалось беспримерное событие: свадебный пир десяти тысяч македонских воинов в Сузах.

Раздался сигнал трубы, и на ковер, усыпанный лепестками роз, ступила девяносто одна невеста; лица дочерей знатнейших семей Персиды, Бактрии, Мидии, Парфии, Сузианы были закрыты покрывалами. Девушек подвели к македонским женихам. Амастра, племянница Дария, подошла к Кратеру, Атропата — к Пердикке, Артакама из рода Артабаза — к Птолемею, ее сестра Артония — к Евмену, сестра тайной жены царя, Барсины — к Неарху, Апама, дочь бунтаря Спитамена — к Селевку. Сам Александр сватался сразу к двоим: Статире, старшей дочери Дария, и Парисатии из дома бывшего правителя Артаксеркса III. Породниться сразу с двумя персидскими царскими династиями ему казалось более надежным. Гефестион, назначенный его заместителем, получил руку Дрипетии, второй дочери Дарий, и стал, таким образом, свояком друга.

То, что девяносто одну невесту подвели к девяноста женихам, ничего при этом не перепутав, было заслугой распорядителя придворных церемоний Хареса: его «режиссура» была действительно безупречна. Гораздо проще было женить македонских солдат — их собралось здесь более десяти тысяч из пятидесяти тысяч оставшихся в живых. В большинстве своем они уже давно жили со своими азиатскими подругами, оставалось лишь узаконить существующие отношения, как того требовал царский приказ, согласно которому каждая, теперь уже законная, жена получала богатое приданое, а успевшее стать многочисленным потомство — щедрые подарки.

«То, что прежде разделяло народы, смешалось теперь в одном кубке любви, и все пили из этого кубка, — писал Плутарх в Moralia, — и забыли прежнюю вражду и собственное бессилие».

Пышное празднество, длившееся пять дней, могло истощить даже богатую царскую казну, если бы не свадебные подарки, шедшие потоком со всех концов империи. Одна лишь стоимость золотых венков, подаренных добровольно и добровольно-принудительно, составила, по подсчетам нового главного казначея, около 15.000 талантов (то есть в пересчете примерно 375.000.000 немецких марок). Гарпал, опрометчиво поспешивший сбежать, с радостью принял бы участие в этом действе. Гораздо меньше ему понравилась бы сатира под названием Agen, привлекшая всеобщее внимание во время выступления артистов. «Сын фаллоса» (кличка бывшего главного казначея) подвергался в ней многочисленным насмешкам.

К массовым свадебным торжествам в Сузах относились неоднозначно уже в античную эпоху. В новое же время, особенно в пуританском XIX веке, люди приходили в ужас. Благородных женщин поверженных стран подводили к мужчинам-победителям, будто кобыл к жеребцам. Речь шла о вторжении в самые интимные сферы человеческой жизни, брачных узах, о насилии над сердечными склонностями.

«Неужели это были те же самые люди, которые три года назад осмелились отказаться от проскинезы?» — недоуменно спрашивает Шахермайр и сам дает ответ: «Вблизи всемогущего царя они постепенно утрачивали свои собственные взгляды. Теперь сподвижники царя не только склонились перед его идеей уравнивания населения, но и согласились с новым, провозглашенным Александром планом слияния. И все-таки в осуществлении этого плана, в бракосочетании в Сузах было что-то зловещее. Сильные и гордые молодые герои играли предписанные им роли, подобно жалким статистам».[23]

Ну, что касается сердечных склонностей при выборе супруги, то в античные времена они редко принимались во внимание. Женились, руководствуясь благоразумными соображениями, исходя из того, что брак — слишком серьезное дело, чтобы предоставлять такое ответственное решение молодым людям. А что до благородных домов, особенно царского, то в них во все времена речь шла только о сословных браках по расчету. Не стоит удивляться, что ни один из девяноста женихов не воспротивился. Кроме того, невесты были хороши собой, в их жилах текла горячая кровь, к тому же они происходили из знатных родов — так почему бы и нет? Недовольство выражали лишь немногие из тех, кто уже состоял в связи с уроженками Азии, чувствовал себя при этом вполне комфортно, и радости семейного очага им были ни к чему.