Александр Великий. Мечта о братстве народов

В конце этого жестокого дня в мае 334 года до н. э. Александр совершил нечто невероятное для полководца. Он прошел со своими врачами по полю битвы мимо множества трупов и стонавших тяжелораненых, просивших прикончить их. Он утешал несчастных и подавал им воды. Менее пострадавших он приказал перевязать и расспрашивал о том, как они были ранены, заверяя всех, что позаботится о женщинах и детях, ставших теперь вдовами и сиротами, освободив их от налогов и податей. Погибшие на другой день были торжественно сожжены со всем их снаряжением на большом погребальном костре. Он продиктовал послание Лисиппу, — своему придворному скульптору, с распоряжением отлить бронзовые статуи павших аристократов — в точном соответствии с их обликами, пока он хранит их в своей памяти. И погибшие персы были погребены, ибо эти воины врага пали в честном бою. Из Граника извлекли сотни тел убитых, попросив бога рек, Океана, о прощении за осквернение вод.

Харизма Александра

Полководец и военачальник не забывал, что он должен быть и политиком. Из трофейного оружия в Афины были посланы самые красивые щиты с золотым обрамлением и орнаментом для того, чтобы повесить их в Парфеноне в качестве подарка с надписью: «Александр, сын Филиппа, и эллины — кроме спартанцев — взяли у варваров, проживающих в Азии». Эта формулировка — воистину игра изощренного дипломатического ума. Он умолчал о титуле царя, ведь для греков он всего лишь hegemon, главнокомандующий, а в остальном был и остается сыном Филиппа. И ни слова о своих македонянах: битву выиграли эллины, причем вступили в сражение только фессалийцы. Спартанцев он исключил, тем самым угадав сокровенную мечту греков, потому что никого не любили в Элладе меньше, чем людей с Пелопоннеса. Кроме того, они отказались предоставить ему войска, сказав гордо: «Обычай наших отцов вести, но не быть ведомыми». Персов по греческому обычаю он назвал «варварами», ведь полтора столетия назад они опустошили Афины и подожгли Акрополь. Так недвусмысленно Александр подчеркнул антагонизм континентов.

Ни одному самому выдающемуся публицисту нашего времени не удалось вложить всего лишь в несколько слов столько пропагандистского смысла…

Из прочих трофеев Александр взял лишь два пурпурных одеяния, несколько золотых тарелок, покрывало из страусовых перьев: «Хочется послать его царице Олимпиаде». В сопроводительном послании он писал, что обязан ей жизнью: это она уговорила его взять Клита в телохранители.

Шагая взад и вперед перед своим роскошным шатром, он диктовал письма, отсылал гонцов, принимал донесения, даровал полководцам и простым солдатам право в будущем оторачивать свои одежды пурпуром, награждал… — эта сцена, выразительно описанная античными авторами, делает уместным вопрос о внешности Александра. Ответить на него не просто. Царь позировал нескольким художникам, при этом предпочтение отдавал Лисиппу как скульптору и Апеллесу как живописцу. Другим изображениям мы обязаны Ефраю, Леокару, Харесу и Ификрату. К сожалению, все оригиналы утеряны. Подражания эпохи эллинизма (начиная с III века до н. э.) часто низкопробны. И римляне оставили лишь несколько действительно ценных копий прижизненных портретов Александра. Сохранились монеты. Мы видим царя, отчеканенного в образе Геракла на драхме: конечно, изображение стилизовано, но, тем не менее, можно предположить, что царь выглядит таким, каким ему хотелось бы выглядеть.

Добавив к вышесказанному фрагменты из Диодора, Арриана, Плутарха и других античных авторов, мы получим до некоторой степени достоверный портрет царя. Судя по их описаниям, он был среднего роста, атлетического телосложения и отличался упругой походкой; из-за коротких ног сидя он казался выше, чем был на самом деле. Царица амазонок, представлявшая великого человека очень высоким, сказала во время своего легендарного визита на побережье Каспийского моря: «Его величие проявляется не в его высоком росте». Когда он в Сузах взошел на трон Дария, то скамеечку, на которой по обыкновению покоились ноги «царя всех царей мира», пришлось значительно поднять. Но, как и в случае с Наполеоном, расхожее психологическое толкование, в соответствии с которым Александр должен был компенсировать свою порожденную физическими недостатками неполноценность выдающимися успехами, здесь представляется неуместным.

В его темных волосах светились белые пряди, как видно на мозаике, обнаруженной в 1831 году в «Доме Фавна» в Помпеях. Развевавшиеся надо лбом волосы придавали его облику что-то львиное. На этой мозаике, прообразом которой послужила картина Филоксена Эритрейского, Александр предстает таким, каким его видели современники-македоняне. Мы узнаем его превозносимый всеми сверкающий взгляд и оттененную румянцем белизну кожи.