Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый

Он был русским человеком советского периода русской истории. Настаивал на этом и отстаивал себя. Зиновьев, и это отчётливо видно сегодня, спустя годы, был убеждённым страстным исповедником русского пути. Но не какого-то былинно-сказочного, сусально-декоративного, а реального, во всём многообразии социального и культурного опыта. Этот путь исторически пролёг через испытания реальным коммунизмом. Он вымощен многомиллионными жертвами гражданских неурядиц, многомиллионными жертвами Великой войны, надеждами и разочарованиями, победами, достижениями, ошибками. Сворачивать с этого пути — преступление. Преступление против всех, погибших в кровавой мясорубке русского XX века. Против всех, победивших и выстоявших. Против всех, проживших и выживших. Против всех. А «демократы», оказавшиеся у власти, поддерживаемые западными государствами и институтами, делали всё, чтобы страна свернула с этого пути, отказалась от себя и превратилась в безликую территорию с покорным населением. Он не мог с этим мириться. Для Зиновьева русский путь — это путь борьбы, путь самобытности (какой бы она ни была!), путь независимости. Путь прогресса и просвещения. Путь победы. Над бедой и разрухой. Над глупостью и ленью. Над нерадивостью и безалаберностью. Над серостью. Над реальным коммунизмом в том числе.

Зиновьев всю жизнь посвятил изучению реального коммунизма. Он понял его законы. Он выявил его недостатки. Он был его критиком. Но он никогда не отрицал и достоинств этого социального строя. Более того, высоко их ценил. Он работал для того, чтобы когда-нибудь его труды помогли осмысленно, без суеты и шапкозакидательства, развивать достоинства и минимизировать недостатки русского пути реального коммунизма. Он видел значительный потенциал положительного развития на этом пути, возможности большего совершенствования тех социальных отношений, которые сложились в России в советский период её истории. Он не утверждал, что этот путь идеален. Он всегда подчёркивал, что есть изъяны, которые невозможно изжить целиком, ибо они органически присущи такому типу существования людей. Но он считал этот путь наиболее адекватным для России, а значит — лучшим.

Русский путь Зиновьева — путь решительного и неуклонного обновления. Путь преображения. Путь революции. Этим свойством русского пути он дорожил больше всего. И потому так яростно обрушивался на «демократов», предлагавших России «вчерашний день» капитализма. Потому с такой жёсткостью относился к «монархистам» и РПЦ, которые, по его мнению, тянули страну в ещё большую архаику. Для него не было «левых» и «правых». Были те, кто за Россию, живую и актуальную, и те, кто против неё.

Кому-то он казался Дон Кихотом. На самом деле был Неистовый Роланд. Верный рыцарь, оставшийся в арьергарде, чтобы прикрывать отходящие войска. Брошенный и преданный теми, кого защищал. Бившийся до конца.

Сраженье грозно, и враги упорны.
Роланд бесстрашно рвётся в гущу боя…[690]

В ожесточении схватки он доходил до крайностей, сжигая за собой все мосты.

Требовал: «Вы должны сказать: „Отменить реформы! На виселицу’ реформаторов! Это предатели, это враги… Враг занял страну!“»[691].

Убеждал: «Ни о какой законности нынешнего режима и речи быть не может. Он незаконно от начала до конца… Все законы, защищающие режим, созданный тем путчем, который возглавил Ельцин, — фиктивны. И против них — законность истории»[692].

Признавался: «Если бы я был молодым, я бы стал террористом, я бы убивать их стал. Предателей убивают»[693].

Уверял: «Если разгорится гражданская война и по одну сторону будут горбачёвцы и ельцинисты, а по другую — те, кому дороги завоевания нашей Великой Революции, всё то, что было с таким трудом и с такими жертвами создано за годы Советской власти, я попрошусь в эту новую Советскую Армию рядовым бойцом»[694].

Предлагал: «Взять установку на революцию, продолжить дело, начатое в 1917 году»[695].

Советовал: «Первым делом покончить с контрреволюцией»[696].

Внушал: «Начинать надо с малого — с повсеместного сопротивления приказам центральной предательской власти… Со временем такие очаги сопротивления образуют широкий фронт, и это позволит провести решительную, равную Сталинградской, битву. Нужен новый Сталинград»[697].

Бьёт так, что не выдерживают копья:
Уже пятнадцать раз он брал другое…[698]

Настаивал: «Нужно порвать с Западом. Прямо сказать: пошли вы к чёртовой матери, у нас свой путь!»[699]

Гневался: «Всё, всё порушили идиоты. Да, многое подлежало критике, обновлению. Но ни один разумный человек не станет строить новый дом, разрушая старый»[700].

Бранился: «На смену одному кретину приходит другой кретин — Горбачёв. На смену ему — ельциноиды, ещё большие суперкретины. Идёт борьба кретинов, кто кого перекретинит»[701].