Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый

Приходилось объяснять: «Прежде всего прошу не смешивать мои личные симпатии и антипатии с моей позицией как исследователя советского и западного общества»[706]. Неистовый Роланд уступал место смиренному Ивану Лаптеву. В марте 1993 года в Париже на конгрессе «Небо Европы. Второе возрождение», где его слушали среди прочих участников и многие московские «властители дум», он говорил: «Я всю жизнь был критиком коммунистического режима. Меня обвиняют в том, что я являюсь красно-коричневым. Я прошу вас прислушаться внимательно к одной очень простой вещи. Есть вопрос и ответ на вопрос, и отношение к тому, что я говорю в своём ответе на вопрос. Я приведу вам пример. В 1978 году меня выбросили из страны как антикоммуниста, антисоветчика. Ко мне приходили политики, журналисты, представители секретных служб. Меня спрашивали: „Можно разрушить Советский Союз?“ Я говорил: „Можно. Но давайте договоримся с самого начала — то, что я скажу, это не есть мои желания. Советскую систему можно разрушить так-то, так-то и так-то. Но это не значит, что я хочу этого“. <…> Прошли годы. Сейчас тоже ко мне журналисты приходят, особенно из России. Обращаются с вопросом: „Можно ли восстановить Советский Союз?“ Я им отвечаю: „Можно“. — „Как?“ Я говорю: „Очень просто. Вот так: отстранить от власти всех реформаторов и демократов, арестовать Горбачёва, Ельцина и т. д. Расстрелять их или повесить. Но это не значит, что я этого хочу. У меня нет такого желания“. Я говорю: „Если вы хотите восстановить прежнюю систему, вы должны отстранить демократов и реформаторов от власти, расстрелять самых главных и активных деятелей, восстановить коммунистическую партию и т. д. Послушайте внимательно — если вы хотите“. Им следовало бы задать и другой вопрос: хочу я этого лично или нет? Но мне этот вопрос не задают, хотя я с самого начала во всех интервью предупреждал: „Это не есть моё желание. Это — наблюдение исследователя“. Во всех интервью этот аспект опускается. Отчасти умышленно, отчасти в силу неспособности понять, тонкости проблемы. И создаётся образ Зиновьева, ложный образ. Так, как создавался раньше образ антикоммуниста, хотя я не был антикоммунистом, но не был и коммунистом. Создаётся образ Зиновьева — врага преобразований, хотя я не являюсь их врагом, но и не являюсь их поклонником. Я всегда был человек-государство. Я ходил, как говорится, сам по себе. Если бы мне сейчас задали вопрос: „Можно ли разрушить Россию до основания?“ Я отвечу: „Можно“. — „Как?“ — спросили бы меня. Я отвечу: „Продолжать ельцинскую политику. И Россия погибнет“. Но это не значит, что я хочу гибели России. Я хочу, чтобы вы поняли эту тонкость. Во всём том, что опубликовано в России по моему адресу, вот этот аспект снят. Из меня всё время пытаются сделать какую-то политическую фигуру. Я не политическая фигура. Поймите это. И не буду никогда. Вот тут на днях Селюнин мне сказал: жалко, что я не с ними. Я не с вами, я вам говорю, но я и не с вашими врагами. Я ни с кем. Я не хочу быть ни с кем. Это моя жизненная позиция. Может быть, это плохо, может, это безнравственно. Но я таким сложился, мне ведь семьдесят лет. Поздно меняться. Я ни с кем. Я с самим собой. Я не коммунист, я не антикоммунист, я не демократ, я не антидемократ. Я не против преобразований, но я не за них. Это очень существенно. Моя жизненная установка заканчивается пониманием. Я хочу понять, что происходит. Я хочу моим соотечественникам сказать истину. Как я её понимаю»[707].