– Не успе-ешь… хе-хе … – гнусно захихикала Зина, – этот яд не убивает, а парализует. Мгновенно. Ты будешь валяться на полу, не в силах даже моргнуть, но всё видеть и чувствовать. Тебя будут живьём жрать крысы, ты будешь чуять боль, когда они станут выгрызать твою плоть и ты не сможешь сделать ни-че-го!
Зина замахивается… Из тени за спиной выступает мать. Мягко, но решительно удерживает руку дочери.
– Подожди-ка, Зиночка, мы решали по-другому!
Дочь, словно бешеная волчица, поворачивается, мгновение смотрит в чёрные глаза. Обмякла, опустила руку.
– Вот хорошо, доченька, вот хорошо … – торопливо бормотала мать, отбирая саблю, – сядь, успокойся…
Зина опускается на стул, словно тряпичная кукла, руки вытягиваются вдоль тела. Секунду молча смотрит перёд собой отсутствующим взглядом, глубоко вздыхает, взгляд поднимается.
– Слушай меня внимательно, русская свинья, – громко и чётко говорит Зина, – твоя паршивая жизнь очень дорого мне обошлась. Ты заплатишь за всё, понял?
– И чём же? – хмуро поинтересовался Александр.
– Ты… ха-ха… нищий! Прости, забыла, – издевательски усмехнулась Зина, – при тебе было немного золота, этот болван Марцеллий дал на дорожку, но оно не покрыло даже расходов на наёмных асассинов, которые должны были доставить тебя сюда. Спасибо мамочке, – мельком взглянула на мать, – что помогла. Пока ты махал мечом, она просто ляпнула мокрой тряпкой по твоей морде и всё! С копыт долой.
– Чём тряпку намочили? – спросил он.
– Не твоё дело… а-а, ты и в этом разбираешься? Учту.
Александр отвернулся. Досадливо поморщился – и чего умничал?
– Я давно говорила, – вмешалась в разговор мать, – ссансины энти – дерьмо собачье. Только хвастаются. Этот битюг их в куски изрубил вместе с ихними дамасскими саблями и александрийскими кольчугами за полсекунды. Только успела платок снадобьем намочить, смотрю – он уже на последнего замахнулся! Хорошо, тот шибздик вёртким оказался, этот бык промахнулся, да мечом в карету угодил. Меч-то и застрял! – захохотала мать, – вот тогда я и подобралась…
– Да, мама, спасибо, – без улыбки прервала её рассказ Зина, – так вот, бычок северный, платить будешь так. В нашем славном городе очень распространён древний римский обычай устраивать бои в цирке. Бой идёт без правил и продолжается столько, пока на арене не останется один – победитель! Ты будешь драться на арене за деньги, понял?
– Бои гладиаторов – забава для безбожных язычников, – усмехнулся Александр, – и как власти христианской столицы на это безобразие смотрят?
– Как на проституцию и контрабанду – сквозь пальцы, – спокойно ответила Зина. – Надо не жадничать, отстёгивать кому следует и всё будет в порядке.
– А если я откажусь, то твоя мамаша ткнёт меня отравленной саблей. Потом впустите сюда стаю голодных крыс и будете наблюдать, как они жрут меня?
– Нет, всё проще, – усмехнулась Зина, – тебя просто выкинут на арену. Ты ведь не будешь спокойно наблюдать, как тебя станут убивать, схватишься за меч. Именно это и нужно.
Александр вздохнул, отвернулся. Зина поднялась со стула, мать угодливо отставила в сторонку.
– Соглашайся, бычок. И среди гладиаторов бывают везунчики. Они пробиваются наверх, к славе, деньгам… Я ведь не столько хочу убить тебя, сколько просто вернуть затраченное. Марк и так от меня не уйдёт.
Зина вышла из камеры, тяжёлая дверь захлопнулась. Александр продолжает сидеть на охапке соломы, глядя в угол. Выбора у него, похоже, нет.
Когда блики на потолке исчезли, дверь открылась и в камеру вошёл здоровенный, абсолютно лысый мужик. Держит толстую деревянную дубинку, вроде тех, что носят портовые стражники, только вдвое толще. Вслед за ним входят ещё трое таких же здоровых. У одного в руках верёвочная сеть. Лысый вопросительно посмотрел на Александра. Тот пожал плечами, кивнул.
– Тогда выходи, – мотнул лысой головой мужик.
Александра провели через просторный двор, затем по прохладному коридору внутрь большого дома. Остановили возле неприметной двери. Тот, что с дубинкой, ткнул кулаком, створка распахнулась и в лицо Александру ударил странный запах благовоний и лекарств. От удивления замирает на пороге. Перёд ним стоит женщина. Ярко накрашенная, с громадными золотыми кольцами в ушах, на пальцах сразу по несколько перстней, шея в бусах, как шарфом обмотана. Украшений столько, что ему показалось, будто она вся в бусах и золотых висюльках с ног до головы. Женщина подняла дугообразную чёрную бровь, тряхнула копной густых рыжих волос. Молча показала кроваво-красным ногтем в направлении странного вида стула перёд зеркалом. Охранники подтолкнули Александра.
– Э-э! – упёрся он, – это что за дела? Чего тут будет?
– Не брыкайся, – махнул рукой лысый, – хозяйка приказала привести твою рожу в божеский вид.