— Простим моей подзащитной, воспитанную в ней советской школой искренность, откровенность, честность и неумение самой бороться с ложью и фальшью, окружающие нас порой в этом мире. Эти добрые качества не сыграли ей на пользу при знакомстве с, как правильно было сказано товарищем прокурором, ловеласом Вадимом, человеком испортившим, очевидно, не одну женскую судьбу.
Моя подзащитная не вешалась на шею Вадима, как утверждалось только что. Она познакомилась с ним задолго до происшедшего, когда только поступила на учёбу в институт, где, к несчастью для неё учился уже и Вадим. Это он был инициатором их знакомства, он пригласил её в ресторан, где вместо приятного обеда получил пощёчины от своей новой знакомой за хамское поведение; это именно он организовал рождественский банкет, за который расплатился наличными, заработанными его родителями, а не им самим; он пригласил девушку в качестве переводчицы и одновременно японской гейши для услады своих друзей, а точнее нужных ему людей. Моя подзащитная оказалась жертвой троих мужиков, после, так называемой, любви с которыми бежала от такой радости через всю Москву ночью в метель от здания МГУ до самого центра домой, где упала без сознания и потом почти два месяца пролежала в больнице с воспалением лёгких. Всему этому мы найдём подтверждения в свидетельских показаниях.
А теперь я хочу задать несколько вопросов моей подзащитной.
Настенька встала.
— Ну что я вам говорил? Он разнёс прокурора, — восхищённо произнёс шёпотом Евгений Николаевич.
— Всё зависит ещё и от того, как отнесутся судьи, какое они получили указание, — не согласился с оптимизмом Инзубова отец Настеньки. — Но посмотрим.
Адвокат спрашивал:
— Когда вы столкнули с себя Вадима, а я допускаю, что в момент сильного психологического потрясения, каковым было групповое насилие, человек может быть неимоверно сильным, тому есть немало подтверждений, вам пришло в голову, что упавший на пол человек мёртв?
— Нет.
— О чём вы думали в тот момент, когда освободились от насильника?
— Хотела скорее уйти оттуда?
— Вы стали одеваться?
— Да.
— Вадим лежал неподвижно?
— Да. Но я боялась, что он сейчас встанет.
— Вас радовало, что он не встаёт?
— Да. Я думала, что он пьян и уснул.
— Что вы сделали, когда оделись?
— Схватила с кровати простыню и выбросила в форточку.
— Зачем?
— Я подумала, что на простыне осталась моя кровь и всё такое. Вадим мог потом похваляться или ещё что, ну, словом, мне было бы стыдно.
— То есть вы тогда не думали о том, что можно подать в суд за изнасилование?
— Нет, тогда мне это не приходило в голову. Я сильно разозлилась на себя?
— На себя? За что?
— За то, что поверила этому подонку, когда он клялся в любви?
— А он клялся?
— Да, иначе бы я ни за что не согласилась ехать на этот вечер.
— А позже у вас появлялось желание подать в суд за насилие?
— Когда я лежала в больнице, то никому не рассказывала о том, что произошло. Я не верила сама, что такое могло со мной произойти. Мысль о том, что бы заявить в милицию, появлялась, когда я пришла в себя и начала поправляться, но я боялась, что время упущено и доказать что-то будет трудно. Ведь медицинское освидетельствование должно было быть сделано сразу, а меня лечили от обморожения. А потом там же в больнице подруги приходили меня навещать и рассказали однажды о том, что Вадима убили в пьяной драке. Тогда я решила, что возмездие наступило само собой и нечего поднимать этот вопрос. Недавно я узнала, что и Аль Саид умер от СПИДа. Получается так, что судьба сама наказывает моих насильников.
— Но остался ещё один — Соков.
— Да, но пусть это будет на его совести.
— От кого вы узнали, что Вадим погиб именно в ту ночь, когда вы были с ним?
— Это мне сказал Юра.
— Кто это?
— Аспирант, который был с нами на рождественском вечере.
— Как это произошло?
— Я увидела его однажды в Елисеевском гастрономе. Он стоял в очереди.
Подошла к нему. Он обрадовался встрече и рассказал о гибели Вадима в ту ночь и о том, что Аль Саид был болен СПИДом.
— Вас взволновало это сообщение?
— Да. Я пошла к моей подруге Наташе домой и сказала, что оказывается я убила Вадима и мы стали плакать.
— Почему же вы решили, что вы убили его?
— Я вспомнила, что он не поднялся тогда, и решила, что раз говорят, что он тогда умер, значит, это моя вина.
— Но Юра сказал и о СПИДе у Аль Саида?
— Да. Я рассказала Наташе потом и об этом. И мы снова стали плакать.
— А Наташа почему плакала?
— Ну, как же? Она моя подруга. Ей было жаль меня.
— У меня больше нет вопросов.
Председатель объявила перерыв.
Собравшиеся в зале начали выходить, торопясь в буфет перекусить или выпить стаканчик прохладительного напитка, на ходу делясь впечатлениями.
Мнения разделились. Одни считали, что прокурор блестяще выступил, и несчастную девушку засудят. Другие не соглашались, доказывая, что адвокат очень силён и держится весьма уверенно. Кто-то из юридически грамотных напомнил, что в уголовном деле существует срок давности, как и в гражданском, только чуть больше. Он сказал, что задержись рассмотрение дела ещё на год, вообще суд бы не состоялся.