Александра

Пушкинская площадь, а если кто там бывал, то уточнит, что не вся площадь, а чаще всего Пушкинский пятачок, местечко на углу Тверского бульвара и улицы Горького, у здания, где в то время размещалась редакция шумевшей газеты «Московские новости», выходившей на иностранных языках, а волну поднимавшей почему-то среди русских, так вот этот самый пятачок собирал на себе массу различных шапок, голов, мнений, которые ежедневно сталкивались в спорах в течение всего рабочего дня, перемещаясь к вечеру на другую сторону бульвара к памятнику Пушкину, где было больше простора для размахивающих руками спорщиков.

Сюда, на самое видное место Москвы, к спешащим навстречу камерам телерепортёров отечественных и зарубежных программ приходили будущие лидеры партий, движений, заводилы и подстрекатели, те, кто искренне хотели узнать правду от умных людей и сами умные люди, профессора и доценты, кандидаты и доктора наук, которые хотели эту правду скрыть за пустыми ничего не значащими фразами, ничем конкретным не помогающими, но облегчающими душу паровым методом. Паровой метод — это термин, которого пока нет в большой энциклопедии и невозможно найти ни в какой другой, даже в знаменитой многотомной Британике, но ставший в рассматриваемом периоде времени чрезвычайно популярным. Им пользовались повсеместно как простые рабочие люди, которым практически больше никакого метода не оставили, так и разошедшаяся не в меру интеллигенция. А суть метода проста: Приходишь на свой пятачок, такой же по сути, как Пушкинский, встречаешь совсем незнакомого тебе человека и начинаешь с ним разговор сначала, казалось бы, ни о чём.

— Что, бумагу туалетную купили? Где дают?

— Да там вон, за углом метров двадцать пройдёте, и будет арка, заходите во двор и дуйте до конца, где стоят мусорные баки. За ними справа дверь, вниз спустишься по лестнице — увидишь магазинчик. Но бумагу дают прямо наверху. Да вы сразу увидите очередь за ней. Дают по одной связке.

— Спасибо. Мне не надо. Хотел только сказать, что вот жизнь до чего дошла. Туалетную бумагу в очереди покупаем. А раньше я в очередь за роялем почти год стоял по предварительной записи. Так то ж другое дело было.

— Может не за роялем, а за пианино?

— А какая разница?

— Если для вас нет разницы, то зачем же в очередь записывались? Ещё и купили, небось?

— Конечно, купил. Стоит до сих пор бандура, только место занимает. А брал потому только, что дефицит был на него. Теперь вот пианино или рояль, шут его знает, везде купить можно, а колбасы нормальной нет. О чём наверху думают?

— Леший их забери! Никто не знает. Уселся горбатый и давит. Ни на копейку лучше не стало, а фанфары трубят: Только вперёд! Никуда больше.

А тут, откуда ни возьмись, ещё человек остановился, рядом другой, третий. Толпа собирается. Все вступают в разговор, все ругают, но каждый по-своему. И пошло и поехало, руками размахивают, голосят, друг друга перебивают всё громче и громче, глаза сверкают, лица краснеют, надуваются — пар выпускают. Вот откуда этот термин «паровой метод». Разозлённый до нельзя человек выходит на свой пятачок, раскипятится, пар изнутри выпустит и идёт себе с миром домой. А не будь пятачка, не выпусти он своевременно пар, накипевший в груди, так ведь пойдёт не домой, а на какое ещё сборище таких же кипящих возмущением и, чего доброго, революцию с ними совершит? Нет, такого допустить было никак невозможно, а потому и существовали с разрешения всевышней власти пятачки наподобие Пушкинского.

Здесь продавали или раздавали бесплатно те газетные, журнальные и книжные издания, в которых публиковали свои мыслишки не появлявшиеся на пятачке люди, то есть белая пена бегущей вперёд волны якобы народного возмущения. Здесь можно было купить первым в Москве первые откровения опального Ельцина, получить листовку с сообщением о готовящимся в Лужниках митинге, на котором выступит тот же опальный Ельцин, сюда приносили перепечатки из зарубежной прессы об алчном характере, проявлявшемся в поездках по капиталистическим странам супруги генерального секретаря ЦК КПСС Раисы Максимовны Горбачёвой. Здесь же для любопытных среди политической шумно шелестящей порнографии продавались и откровенно сексуальные порнографические материалы.

Принцип у торговцев был один — всё, что не запрещено, можно. А никто и не запрещал. Нет, будем справедливы. Иногда вдруг, как по мановению волшебной палочки, с Пушкинского пятачка и подражавших ему в этом многочисленных московских переходов исчезали напрочь все распространители нелегальной самиздатовской бумажной шелухи, с ними исчезали и сексуально озабоченные издания. В такие часы какой-нибудь приезжий неожиданно понимал, что можно ходить в Москве по переходам свободно, не протискиваясь сквозь толпы торгашей, непонятно кого и за что агитирующих.

Но это случалось не часто и не надолго. Уже через несколько часов один за другим возвращались на свои места политические зазывалы. Это означало, что тот, чья команда была убрать немедленно, уже проиграл в схватке с тем, кто командовал возвернуть всё обратно, мол, пусть будет свобода.