Александра Федоровна. Последняя русская императрица

В стране намечалось определенное национальное един­ство, несмотря на стычки, ловушки и препятствия, создава­емые второй и, прежде всего, третьей Думой, и это прояв­лялось настолько заметно, что посол Англии в Санкт-Петер­бурге, сэр Бернард Парес сделал даже такое заявление: «Чувствуется, насколько счастливы все эти люди от созна­ния того, что могут принимать участие в обшей работе». Столыпину с присущим ему упрямством удалосъ-таки убе­дить царя распрощаться с привычным недоверием, с кото­рым он обращался к своему парламенту.

Но, само собой разумеется, все эти убедительные, одер­живаемые правительством успехи нравились далеко не всем, и все эти революционные элементы, и в первую очередь кон­серваторы, ненавидели Столыпина и делали все, чтобы поссорить его с царем.

В любом случае этот период в жизни России следует под­черкнуть особо. Никак нельзя обходить молчанием те не­сколько лет, когда рушились все надежды нигилистов и ре­волюционеров типа В. Ленина, которые укрывались за ру­бежом и существовали на деньги дружеских к России держав, чтобы продолжать строить заговоры против ее мо­нархии и того нового порядка, который там был неожидан­но установлен.

Радикальный революционер Ленин, горячо убежденный в том, что в России «созрела революционная ситуация», пу­тешествовал, словно медведь в клетке, из одного швейцар­ского города в другой, порой выезжал и подальше — в Па­риж, Вену или Мюнхен, чтобы там измерить «температуру» народного благополучия и заодно получить деньги от Гер­мании.

Он, конечно, не был единственным человеком, которо­му не нравился новый порядок и благополучие в стране. Это тревожило и многих других пастырей свободы с револьве­рами в руках, мастеров массовых убийств. По Ленину, сле­довало бы отказаться от выполнения земельной реформы социалистического типа. Будуший диктатор приходил от этого в отчаяние.

Все марксисты были вынуждены констатировать, что са­мая большая из светлая мечта мертва. Наступали «темные сумерки» с мишурой притворной драмы интернациональной любви, канувшей в вечность. Дочь Карла Маркса Лаура и ее муж Поль Лафарг во время нервного приступа покончили с собой. Они предпочли умереть, чтобы не видеть всю тщету своих усилий для достижения блага народных масс. И это самоубийство было воспринято Лениным просто с удивитель­ной, невероятной суровостью:

— Тот, кто больше не желает работать на партию, боль­ше не способен на это, должен смотреть правде в глаза и умереть, как это сделали Лафарги...

Вот вам и поминальная молитва, — первая, но будут и другие, — которую будут имитировать многочисленные уче­ники красного учителя и которая свидетельствует о том, ка­кое большое значение революционеры придают, казалось бы, сугубо личному делу.

...Таким образом, Александра была первой, посчитавшей Столыпина спасителем империи в сложившейся ситуации, и так как порой царь проявлял колебания, не знал, стоит ли идти за ним, она использовала весь свой шарм, всю свою мягкость, все свое терпение, чтобы убедить мужа в том, что премьер прав, что нужно слепо следовать за ним. Однажды вечером, когда оба они сидели за чаем и размышляли, а Николай, казалось, был сильно напуган теми бурями, кото­рые бушуют в Думе, вызываемые враждебными партиями, Александра вдруг произнесла фразу, которая его сильно поразила:

— Любовь моя, нам нужны были два человека: Григорий Ефимович Распутин, чтобы спасти нашего сына, и Петр Аркадьевич Столыпин, чтобы спасти тебя от излишней доб­роты...

XIX.

Александр Керенский в своих мемуарах вспоминает, как Распутин вошел в царский дворец под маской святости и чуда.

Но нужно прежде уяснить, что Распутин вступил в близ­кие отношения с государем и государыней без всяких пре­тензий на святость, как это хотят навязать ему другие. Он вошел очень просто, с чистым сердцем, чтобы облегчить участь умирающего ребенка, пришедшую в отчаяние мать, и в первое время своего появления в Царском Селе он был весьма далек от идеи своего сияющего нимба.

Александра с должным пиететом склоняла перед ним го­лову и шептала ему:

— Григорий, ты наш спаситель, благодарю тебя...

Он же отвечал :

— Я — лишь бедный человек, преданный Господу, tro нужно благодарить...

Правда, были кое-какие истории с кормилицей цесареви­ча в 1908 году. Ее фамилия была Вишнякова, и она утвержда­ла, что «старец» ее совратил. Она сама в этом призналась им­ператрице, но та ей не поверила, так как обнаружила, что эта Вишнякова входила во многие заговоры, чтобы опорочить имя Распутина. Была еще и знаменитая гувернантка молодых княжон, которая требовала не допускать «старца» в их апар­таменты, так как якобы тот пытался всех их соблазнить.

Что же происходило на самом деле?

Существует обширная литература, правда, далеко не луч­шего качества, стремящаяся доказать, что этот крестьянин из села Покровское был лишь авантюристом, шпионом, помешанным на соитии сатиром, который только и мечтал о том, чтобы изнасиловать всех женшин, которые ему попа­дались на пути.