Александра Федоровна. Последняя русская императрица

— Ники, дитя мое, Ники, мой самый обожаемый человек на свете, кто же будет любить тебя так же сильно, если не я? Я обещала тебе, клялась никогда не вмешиваться в политику. Я держу свое обещание вот уже десять лет, но сердце мое наполняется все большей тревогой… все вокруг получают от тебя слишком много, вытягивают из тебя все, что хотят. Нужно ведь как-то на это реагировать… Небеса поставили тебя на царствие, во главе этой империи не для того, чтобы постоянно во всем сомневаться… Царская династия — это крепкая цепь, которая не может разорваться, она должна противостоять любому давлению, любым бурям, нападкам этих бандитов… Мы с тобой окружены людьми лукавыми, равнодушными, завистливыми…

Николаю совсем не нравился столь пессимистический взгляд жены на их окружение, и он попытался ей возразить.

— Ну что ты, Аликс, у меня превосходные, настоящие патриоты.

— Но все они — чиновники… Может и способные, насколько им это дано, но они не знают народа, его чаяний, упований…

— Знаю я, знаю, Аликс. Порой я испытываю приступы глубокого уныния. Как хотелось бы родиться где-нибудь в другом месте, в другой стране… Кто знает, где? Ну, скажем, в одной из деревенек, в Крыму, который мы оба так любим. Ах, как было бы приятно сидеть в благоухающем садике над морем, прислушиваться к ровному биению своего сердца и к звучанию наших двух душ…

Вдруг она произнесла хорошую, рассудительную фразу:

— По-моему, ты не самодержец… Ты — поэт… Но, любовь моя, посмотри на действительность. Теперь, когда Господь подарил нам наследника, у нас больше нет права на сомнения. Он нам во всем поможет…

Как всегда, ему нравилась христианская уверенность жены, он улыбался, а она уже вела его к узкой, продолговатой молельне, примыкающей к ее будуару, и оба они там опускались на колени, и в их жарких молитвах находила отражение их безупречная, сильная любовь.

* * *

Николай никогда не давал повода свидетелям его жизни усомниться в его врожденной доброте, его мужестве, честности, но увы, он не был рожден для высшей власти. Понимала ли его властная, упивавшаяся своим высоким рангом мать отсутствие такой способности у сына? Порой хочется в это верить, верить ее сомнениям, иначе чем объяснить постоянную ее критику его любых действий?

Такую трагическую дилемму царю навязывали эгоисты-бюрократы, эти интриганы-придворные, которые не сталкивались ни с каким противодействием своим мелким, корыстным делишкам, и делали управление страной все более трудным, все более опасным занятием.

Неужели на Святой Руси перевелись великие люди, государственные мужи, гениальные политики, в стране, которая была всегда богата на невероятно талантливую элиту?

Но революционное движение, которое только усилилось в результате последствий Кровавого воскресенья, отбивало у многих министров охоту плодотворно работать. Лишь значительно позже, после падения монархии и хаоса, сопровождаемого большевистским разграблением страны, — сколько официальных должностных лиц, среди которых были даже дальние родственники царской семьи, в силу любви к парадоксу из-за личной ненависти или просто из-за желания видеть «перемены», помогали этим жалким агентам, прибывшим из-за границы, чтобы сеять смуту среди рабочих, крестьян, солдат, которые всегда, на протяжении веков, верой и правдой служили императорскому двуглавому орлу.

По этой причине, выдавая желание народа за свое собственное, Николай согласился создать в стране нечто вроде парламента — Государственную думу.

Но, увы, эта Дума постоянно проявляла свою агрессивную неуступчивость, Николай предоставил ей для работы прекрасный Таврический дворец. Пятьсот восемьдесят депутатов требовали от царя введения всеобщего избирательного права.

Граф Фредерикс не скрывал своего болезненного впечатления от этих так называемых «народных избранников», на физиономиях которых явно проступала яростная ненависть к консервативным партиям, желание всячески их провоцировать. Этих людей называли «крысами», В каждом из них на самом деле было что-то крысиное. Министр финансов В. Н. Коковцов однажды изучал одного человека, — крупного телосложения, высокого роста, в рабочей блузе и в сапогах. Этот рабочий с нагловатой усмешкой разглядывал императорский трон, и в эту минуту был более похож на недовольного интеллигента, чем на работягу. Председатель Совета министров тоже смотрел на его злобное, ничего хорошего не предвещавшее мрачное лицо, и шепнул на ухо Коковцову: «Не думаете ли вы, что вот такой тип запросто может бросить в нас с вами бомбу?»

С каждым днем требования Думы становились все большими, все неуступчивыми: проведение радикальной реформы земельной собственности, освобождение из тюрем всех политических заключенных, отзыв царских министров и назначение на их посты тех, кого изберет Дума!