Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

Новость полоснула по сердцу ножом... Первая жертва богу войны...

Александра прислонилась к фонарному столбу. Мир без Жореса показался вдруг потемневшим. Нет больше мощной фигуры, что заслоняла пролетариат от кровавого кошмара... Но самое жуткое, что, сознавая всю величину утраты этого великого человека, она понимала, как ничтожно, как бледно это событие на фоне кошмара войны.

3 августа в шесть утра в пансион на Хубертус-аллее нагрянула полиция.

«Вы арестованы», — грубым тоном заявил Александре и Мише толстый пожилой полицейский. После обыска их отвезли в участок и поместили в разные камеры.

На следующий день в камере Александры опять появился тот же толстый полицейский.

   — Вы известная агитаторша Коллонтай? — спросил он.

   — Да, я. «Это конец, — подумала Александра. — Они нашли мой мандат на конференцию в Вене с печатью русской партии!»

   — Что же вы сразу не сказали! — миролюбиво улыбнулся полицейский. — Русская социалистка не может быть другом русского царя... И уж конечно не станет шпионить для этих варваров... Вы свободны.

Тот самый документ, который неделю назад послужил бы поводом к её высылке из Пруссии, давал ей освобождение из полицейского управления на Александерплац!

Александре вернули её бумаги, упакованные в жёлтую картонку из-под шляпы, и отпустили на все четыре стороны. Но куда теперь идти? В штаб Верховного командования — навести справки об участи Миши? Или в рейхстаг, чтобы связаться с товарищами?

Александра решает ехать в рейхстаг.

Знакомый депутатский подъезд. Швейцар, знавший Александру в лицо, любезно ей поклонился. Если бы он знал, что эта столь часто бывающая в рейхстаге дама — русская!

   — Вы с дачи? — покосившись на жёлтую картонку с бумагами, спросил наивный страж.

Первый, с кем она столкнулась в кулуарах рейхстага, был старенький растерянный Карл Каутский. «Оба сына мобилизованы в австрийскую армию, жена застряла в Италии», — жаловался он.

   — Что же теперь будет? — воскликнула Александра, как бы ища у него поддержки.

   — В такое страшное время каждый должен уметь нести свой крест, — неожиданно ответил Каутский.

«Свой крест!» И это говорит человек, близко знавший Маркса!

Перед самым началом заседания рейхстага Александра поймала Гаазе[23]. И хоть ей неловко было в такие минуты беспокоить его своей личной заботой (ведь сейчас решалась судьба не только народов, но и социал-демократии), она всё же спросила Гаазе, не может ли он что-нибудь сделать для Миши?

   — Сегодня после окончания заседания поговорю с канцлером Бетманом обо всех арестованных русских. Теперь мы у правительства persona grata, — с гордостью добавил он.

«И он этим хвастается? С ума можно сойти. Ведь он и Либкнехт были против предоставления правительству кредитов. Как всё это понять?» Однако раздумывать было некогда. Заседание открывалось. Получив у Гаазе билет на хоры для публики, Александра прошла в зал.

Заседание, целиком заняла речь канцлера. В зале чувствовалось напряжение. Все депутатские места были заняты. На хорах тоже было полно. Речь канцлера — деловито-отчётливая, хорошо подготовленная. Упрёк по адресу России, что факел войны брошен ею. Это место вызвало кликушествующее одобрение зала и публики на хорах. Аплодировали и левые скамьи.

После выступления Бетмана объявлен перерыв. Через час заседание возобновится, Александра спустилась вниз. В кулуарах много военных. Некоторые депутаты явились уже в форме. В этой толпе Либкнехт поистине казался белой вороной.

Охрипшим голосом рассказал он Александре о вчерашнем заседании социал-демократической фракции.

   — Они безнадёжны, — махнул рукой Карл. — Угар любви к отечеству затуманил им головы. Сегодня заявление фракции будет оглашено.

   — А меньшинство?

   — Меньшинству придётся подчиниться партийной дисциплине, — ответил Либкнехт, пряча глаза, — но самое чудовищное то, что заявление фракции должен будет прочесть Гаазе — противник предоставления правительству-военных кредитов.

Либкнехт отзывчиво откликнулся на тревогу Александры о сыне. Он предложил использовать перерыв и поехать в штаб Верховного командования за справкой.

В военном ведомстве их долго держали в приёмной. Обычно магический титул члена рейхстага сегодня не действовал.

Либкнехт сделал несколько шагов в сторону стола, где заседали офицеры, чтобы взять стул.

   — Ни шагу дальше! — грубо остановил его часовой.

У Карла нервно подёрнулась щека.

Наконец его пригласили к адъютанту Кесселя. Нового ему ничего не сказали: надо ждать составления списков. Это, видимо, займёт несколько дней, быть может, и две-три недели. Для ускорения можно подать прошение о свидании с сыном...

В рейхстаг они вернулись к началу второй половины заседания.

Гаазе зачитал заявление фракции. Его прерывали дружные аплодисменты всего зала. Аплодировали даже с крайне правой. Слова же о том, что социал-демократия не оставит своё отечество в беде, вызвали буквально бешеный восторг.

   — Исходя из всех указанных причин, социал-демократическая фракция высказывается за кредит...

Александре показалось, будто колесо истории сорвалось с цепи и мчит мир в пропасть.