Александрия

Нынче дошло до меня, что, несмотря на честность, с которой наблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы. Я уже сделал выговор своему послу в Париже, князю Куракину, что он превысил свои полномочия, введя Ваше Величество в неприязненное отношение ко мне. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из‑за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество еще имеет возможность избавить человечество от бедствий новой войны.

Вашего Величества добрый брат Александр».

– Запечатайте и отправляйтесь на французские аванпосты, чтобы передать Наполеону это послание, – приказал царь своему генерал-адъютанту.

Когда за посланником закрылась дверь, царь обхватил голову руками и долго смотрел перед собой неподвижным взглядом. Затем выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда заранее заготовленный свиток и вышел из кабинета к собравшимся в зале аристократам.

Он вышел в центр танцевального круга, демонстративно медленно развернул скрученную в трубочку бумагу и громким, торжественным голосом зачитал:

– Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше Отечество… Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!

– Я настаиваю на генеральном сражении! Сколько можно, как испуганным зайцам, убегать от охотника! Не забывайте, что мы не в Австрии, а в России, господа генералы. За нашими спинами Москва и Петербург! Как мы будем смотреть в глаза нашим женщинам, господа! Надо же, какие удальцы, так испугались Наполеона, что удрали от него вглубь страны. План генерала Фуля пусть и не учитывает всех тонкостей нынешней диспозиции, но это надежный, добротный план. Над его составлением долго трудились лучшие умы европейской военной стратегии. Дрисский лагерь должен стать могилой корсиканца! Все укрепления на левом берегу Западной Двины подготовлены к длительной обороне. На них первая армия сможет противостоять неприятелю сколь угодно долго. Багратиону хватит времени, чтобы отбиться от сил итальянского вице-короля Богарне и ударить по Наполеону с фланга и по его неприкрытому тылу. Шансы на победу у нас велики. Но если и не удастся сразу разгромить врага, мы его здесь, под Дриссой, так потреплем, что он долго будет зализывать свои раны. И ему будет совсем не до Москвы, даже не до Смоленска, даже не до Витебска. Я лучше умру здесь, чем уступлю французам исконно русские земли!

Генералы испуганно молчали. Им еще никогда не доводилось видеть своего императора в таком гневе. Никому не хотелось рисковать карьерой и идти наперекор монаршей воле, но и согласиться с планом прусского генерала Фуля, околдовавшего императора идеей генеральной баталии, означало обречь армию на погибель.

Отдуваться за всех опять пришлось военному министру, генералу Барклаю-де-Толли.

– Ваше Величество, но ведь Наполеон ждет от нас именно таких действий, – начал командующий первой армией. – Он великий мастер разъединить противника и уничтожать его по частям. Быстрый маневр, обходы и охваты – это же главные козыри императора. Он ждет не дождется главного сражения, чтобы еще свежими силами окончательно разгромить нас. Это не наши войска окружат его под Дриссой, а он нас. Вначале разделается с нашей армией, а потом и с Багратионом, а Тормасова оставит, так сказать, на десерт. Единственное, что нас может сегодня спасти, – это отступление. Организованное и планомерное отступление вглубь страны. Если бы мы остались две недели назад в Вильно, то сейчас армии уже не было бы. И отсюда, государь, необходимо отойти. Пока мы не соединимся с Багратионом, ни о каком сражении не может идти и речи. И чем дальше мы заманим врага вглубь, тем больше растянем его боевые порядки. Обозы отстанут от авангарда, его колонны растянутся на марше. Пусть его солдаты падают от усталости, а лошади – от бескормицы! И пусть авангард французов встречают только пепелища. И к осени вы увидите, что останется от великой армии! Вы можете отправить меня в отставку, государь, но я твердо уверен, что наш первый орудийный залп должен прозвучать только под Смоленском!

Император выслушал доводы командующего армией и обвел взором молчавших генералов, а потом покачал головой и вымолвил:

– Если бы я не знал доблестную историю вашего старинного рода, Михаил Богданович, происходящего еще от первых шотландских рыцарей-крестоносцев, то почел бы вас предателем. Но я вижу, что не корыстный интерес и не трусость движет вами, а искренняя обеспокоенность судьбой отечества. Посему скрепя сердце соглашусь с вашими резонами. Но что же нам делать, господа?!