Александрия

Российский самодержец очень быстро освоился в Париже. Мог вечером запросто один выйти из дворца и прогуляться по Елисейским полям или Марсову полю. Улицы столицы мира в эти дни кишели иноземцами. Вот добродушные казаки в косматых меховых папахах катают у себя на плечах светящихся от радости парижских сорванцов. Вот молоденькие, еще безусые русские офицеры в туго затянутых ремнях, чтобы грудь выпирала колесом, мило флиртуют с беззаботными парижанками. Но особенным успехом у французов и француженок пользовались российские инородцы. Настоящие толпы сопровождали черкесских и калмыцких воинов. Они словно явились в сердце цивилизованной Европы из глубины веков, словно сошли со средневековой гравюры, потому не было отбоя от желающих увидеть такую диковину воочию.

Царь ходил с неизменной тихой улыбкой на устах в этой толчее нового Вавилона, стоял на набережной Сены, вдыхал аромат парижской весны и свежего кофе, исходящий из многочисленных кофеен, и наслаждался.

Ему редко удавалось побыть одному. Его сразу узнавали, и вокруг него собиралась толпа.

– Почему вы столько медлили? Почему раньше не пришли в Париж, где вас так ждали? – спросила одна дама.

Царь застенчиво улыбнулся и ответил:

– Меня задержало великое мужество французов, мадам.

Побежденные рукоплескали великодушию победителя.

Когда он проходил по Вандомской площади, то, прикрыв глаза от заходящего солнца, посмотрел вверх на возвышающуюся статую Наполеона и произнес фразу, которая затем с быстротой молнии облетела весь Париж:

– Если бы меня поставили так высоко, у меня бы закружилась голова.

В Муниципальном собрании депутаты поставили вопрос о переименовании Аустерлицкого моста, чтобы не травмировать самолюбие русского царя, напоминая ему о былом поражении. На что Александр вновь очень удачно ответил:

– Зачем? Достаточно того, что я и моя армия прошли по этому мосту.

Не мудрено, что вскоре все в Париже были влюблены в обворожительного, деликатного, набожного и великодушного русского царя.

Однако два вопроса требовали незамедлительного решения: будущее политическое устройство Франции и дальнейшая судьба Наполеона.

– Казнить его, и дело с концом, – предложил австрийский министр иностранных дел князь Меттерних. – Отродье революции, как и его предшественники, должен закончить свое существование на дьявольском порождении революции – гильотине.

Прусский король молча пожал плечами. В отличие от Александра, он не мог простить все причиненные ему Наполеоном оскорбления и тоже считал, что лучше смыть их кровью.

Хитрый Талейран тоже не ответил ни да, ни нет:

– С точки зрения кардинального решения проблемы казнь бывшего узурпатора представлялась бы, может быть, обоснованной, но вы не забывайте, господа, что влияние Наполеона на умы французов по-прежнему велико. Как бы его насильственное умерщвление не привело к новому социальному взрыву, к новой революции. Великодушие царя Александра приносит гораздо больше пользы в усмирении революции, чем любые карательные меры.

При этих словах все собравшиеся устремили свои взоры на русского царя.

– Ваше Величество, король, и вы, господа министры, – обратился Александр к представителям держав-победительниц. – Я согласен, что за свои преступления перед Богом и народами Европы Наполеон заслужил самого сурового наказания. Но если мы сейчас возьмем на себя грех его смертоубийства, то мы, господа, признаем тем самым, что ничем не отличаемся от бунтовщиков и захватчиков. Мы принесли во Францию мир. Давайте же не будем еще проливать кровь.

Участники совещания встретили предложение русского царя в молчании. Но Александр еще не закончил свою речь.

– Наполеон – личность неординарная. Это смутьян, но великий смутьян. Таких в истории можно пересчитать по пальцам. Он не раз выигрывал у наших стран сражения. Да, он унижал нас своими победами, но он с благородством победителя не опускался до физического уничтожения правящих династий.

– А убийство герцога Энгиенского? Вы о нем забыли, государь? – напомнил Меттерних.

– Нет, князь. Я об этом прекрасно помню. Но его отношения с Бурбонами – это внутреннее дело французов. Ни вашего императора Франца, ни вас, Фридрих-Вильгельм, Наполеон же не расстрелял, когда завоевал ваши страны. Своими победами этот человек заслужил право быть императором, поэтому мы должны относиться к нему, как к равному, господа. Мы не вправе судить его. Только Бог может быть ему судьей. Виновник гибели миллионов людей должен сам покаяться в своих грехах перед Создателем. Давайте предоставим ему такую возможность.

– Значит, ссылка, – резюмировал мысль Александра понятливый Талейран. – Из нынешней ситуации это был бы наиболее подходящий выход. Только давайте сошлем его куда-нибудь подальше от Европы. Например, на Азорские острова. Я буду лучше спать, зная, что чудовище далеко и не нагрянет завтра в Париж снова.

Российский император подошел к висевшей на стене карте мира и, близоруко щурясь в лорнет, пытался отыскать, где же находятся эти острова. Наконец он их обнаружил и воскликнул: