Александрия

– Бедная Россия! – не выдержал я и на полуслове прервал рассказ Редактора. – Вот уж кому испокон века не везет с правителями, так это нашей стране! И сколько ни ломаю над этим голову, все равно, Николай Дмитриевич, не могу понять, откуда такая несправедливость? Вроде бы и люди у нас прекрасные. Возьми каждого в отдельности. Личность. Золотая душа. А вместе соберемся – начинаем жить, как свиньи. Уже сколько веков не можем нормально устроить жизнь в своем отечестве!

Редактор вытягивает шею, задирает свой двойной подбородок и начинает чесать щетину. За полтора года нашего совместного пребывания в этом «санатории» я досконально изучил его привычки и могу поклясться, что сейчас он выдаст очередную коронную фразу. Почесывание подбородка предвосхищает у него просветление мыслей. И точно.

– А чего вы хотите, дорогой мой, от молодой нации. Мы по историческим меркам еще не вышли из юношеского возраста, когда творятся разные глупости. Молодая кровь играет. Вот и экспериментируем на себе. Царь оказался плох – свергли царя. Потом большевики ставили свои эксперименты. Социализм не понравился – долой социализм, на свалку истории его. Теперь вот наступает разочарование и в демократии. Слишком много свободы. Не знаем, что с ней делать. Шарахаемся, как французы двести лет назад. И не знаем, к какому берегу пристать.

– А в чем проявляется этот возраст нации? Ведь внешне мы от европейцев почти не отличаемся.

– А чем вы, дорогой мой, отличаетесь от своего сына? Зрелостью мысли, суждений, поведения, ответственностью. Да всем, чем отличается мужчина от юноши-подростка. Европейцы свое уже отбузили, а мы только начинаем взрослеть.

– Но почему?

– Скажите спасибо нашим предкам. Нечего было почти триста лет с дикарями якшаться. Глядишь, сейчас жили бы как люди. С кем поведешься, от того и наберешься. Вот и набрались мы дури от татар. Ты, Миша, не верь этим сказкам про Киевскую Русь и про варягов. Это было так давно, что даже на правду не походит. Если мы и являемся чьими-то наследниками, так в большей степени Золотой орды. Та же удалая бесшабашность, то же презрение к либеральным законам. Мы же только страх понимаем. Не случайно Россия часто выигрывала войны, но почти всегда проигрывала мир. Ибо мы жить толком не умеем, а умеем только умирать. Нация кочевников, варваров и рабов! Вот кто мы на самом деле!

– Не слишком лестное определение для собственного народа…

Но Редактор, казалось, не услышал моего замечания и продолжил свой пламенный монолог.

– Возьми, к примеру, русскую литературу. Она же началась только с Пушкина. Его предшественники – жалкие рифмоплеты, их писателями назвать даже язык не поворачивается. То же и в музыке, и в живописи, и в политике. Ты думаешь, почему Александр побоялся после победы над Наполеоном отменить крепостное право? Да потому, что народ, одурев от свободы, друг дружку бы загрыз!

– И что ты предлагаешь со всем этим делать? Другого народа ведь у нас нет. Снова посадить его на цепь?

Редактор насупился. Мой вопрос заставил его задуматься.

– Это решит проблему, но ненадолго. А потом он опять сорвется с цепи и столько наворотит!.. Выход один: ждать.

– Чего?

– А чего ждал Моисей, пока сорок лет водил народ Израилев по пустыне? – в свою очередь спросил меня Редактор и, не дождавшись моих слов, сам же и ответил на него. – Пока не умрет последний, рожденный в рабстве.

Я никогда не понимал холуев, людей, которые из‑за денег или из‑за должности заискивали перед сильными мира сего, позволяли вытирать о себя ноги, терпели унижение человеческого достоинства. Но зато потом, дорвавшись до власти, они устраивали своим подчиненным испытания куда горше тех, которые перенесли сами. Моя мама называет это «законом курятника». На куриц, что сидят на самом нижнем шесте, гадят вышесидящие, но если курица снизу забирается наверх, то уже она гадит на своих прежних соратниц.

Если для достижения успеха в жизни необходимо либо давать, либо брать взятки, я буду лучше среди дающих. Как же я не люблю продажных чиновников!

Бывает, заходишь в какой-нибудь высокий кабинет, и тебя встречает его хозяин, вальяжный и радушный с виду, а в глазах у него, как на калькуляторе, щелкают цифры: сколько бы содрать с этого коммерсанта?

Я высоко ценю в людях профессиональные качества, но терпеть не могу лизоблюдства и лакейства. Может быть, поэтому в моей компании так стремительно делали карьеру молодые и способные ребята, а профессиональные интриганы отправлялись в отстой? Может быть, потому у меня так много врагов?