Александрийская поэзия

Тот, кто знакомится, хотя бы даже поверхностно, с архитектурой и скульптурой V века до н. э. не может не заметить некоторых основных ее черт: во-первых, в основном, это — искусство храмовое; оно дает образы главнейших богов, пользующихся в это время всеобщим почитанием; недаром прежде всего мы встречаемся в любой, даже популярной книжке с упоминанием о храме Зевса в Олимпии и об афинском Парфеноне, храме Афины, и с именем Фидия, создавшего колоссальные статуи обоих богов для этих храмов. Это, конечно, не значит, что, кроме общих для всей Греции культов и чтимых всеми святилищ, не имелось рассеянных по всем областям страны многих тысяч мест поклонения локальным божествам или обожествленным местным героям; таковые имелись в каждом городе и, быть может, в каждой деревне. О таких местных культах можно найти множество сведений у Павсания, Плутарха, Афинея. Эти культы носили иногда примитивный характер — поклонения определенному дереву, скале, пещере — и держались более прочно, чем общее поклонение «олимпийцам»; но как бы над этими местными, мелкими божествами и героями существовало и признание неких общих высших божественных существ, и это признание их воплотилось, с одной стороны, — в общераспространенных мифах, с другой, — в художественных образах этих божеств, в изваяниях, сотворенных всем известными мастерами. Начиная с «эгинских» мраморов, еще сохраняющих некоторые черты искусства архаической Греции, вся скульптура V века до н. э. дает нам обобщенные образы богов и героев и столь же обобщенные образы особо чтимых людей: возниц, атлетов, борцов — победителей в состязаниях и т. п. Эта обобщенность представлений — и о богах, и об известнейших героях, и о прославившихся людях — составляет характерную черту изобразительного искусства V века до н.э., которая и делает его «классическим».

Уже искусство IV века заключает в себе больший момент индивидуализации того или иного культового или мифического лица; крупнейшие скульпторы этого времени изображают уже не просто определенный тип божества, а то же божество в определенной ситуации — отдыхающего Гермеса, его же с младенцем Дионисом на руках, Артемиду-охотницу, Аполлона, только что спустившего с лука стрелу или нацеливающегося в ползущую по стволу ящерицу; развивается и чисто портретное искусство, изображающее прославленных деятелей в области политики или — что тоже очень характерно — в той или иной отрасли искусства, в красноречии, драматургии, философии. Наивысшего же развития эта индивидуализация достигает именно в эпоху эллинизма, оставившего нам образы людей в ситуациях, длящихся порой только один момент; именно такой момент закрепляется художником как бы в ожившем камне или бронзе. Причем этот процесс захватывает изображение не только «простых» людей, но и богов: с одинаковым искусством изображается раб — точильщик ножей, подвыпившая старуха, тяжело раненный или умирающий галл — и Афина, решительным движением схватившая Гиганта за его пышные кудри, и страдальческое выражение на лице самого Гиганта (Пергамский алтарь); все эти изображения фиксируют какой-то данный и скоропреходящий момент. Эта черта эллинистического искусства и вызывает тот упрек, который ему часто делается искусствоведами, — в излишнем патетизме; пафос не может длиться бесконечно, и зафиксированное навсегда моментальное движение или чувство обычно производит впечатление некоторой искусственности и натянутости. Именно поэтому главным достоинством знаменитой статуи Лаокоона Лессинг считал то, что Лаокоон в самый трагический момент все же изображен не кричащим от боли — то есть не с раскрытым ртом, а сдерживающим свое страдание — с растянутыми и почти стиснутыми губами.

Можно относиться к этой художественной тенденции закрепления момента так или иначе, но именно она кладет резкую грань между искусством классического периода и искусством эллинизма.

Эта грань, которая наиболее наглядно может быть прослежена, как мы видели, на памятниках изобразительного искусства, почти аналогичным образом выявляется и в области искусства словесного, особенно в художественной литературе, причем IV век и здесь представляет переход между классическим периодом и эллинизмом. Однако здесь, — еще более, чем применительно к искусству изобразительному — никогда не следует забывать о тех огромных потерях, которые понесла греческая литература III-I веков до н. э., вследствие чего мы не можем быть вполне убеждены в верности наших впечатлений и характеристик.