Александрин. Яд его сердца

— Вам следует научиться лучше владеть с собой, мадмуазель. Не всё в этой жизни должно происходить так, как хочется вам. — Раздражённо вырвав руку, Страж ушёл, так больше и не обернувшись.

* * *

Тем же вечером, готовясь ко сну, сидя перед зеркалом и расчёсывая волосы, я снова и снова прокручивала в памяти неприятную сцену. Может, Опаль сама всё подстроила? Но зачем? Чтобы выставить меня перед Мораном и его друзьями ревнивицей и склочницей? А что толку? Да, согласна, сцена вышла неприятная, но этого явно недостаточно для скоропалительного развода. К тому же стихия Опаль — воздух. Откуда в ней огненная магия? Подговорила кого-нибудь из гостей?

Но я всё равно не видела в этом смысла.

Его сиятельство, граф де Вержи, уехал с дочерью, даже не попрощавшись. Чему я была только рада. Хотя и без присутствия на празднике Опаль весь вечер чувствовала себя как на иголках, натыкаясь то на хмурый взгляд раздражённого чем-то Стража, то на укоризненные взгляды гостей.

Когда в смежной со спальней комнате неожиданно хлопнула дверь, я взволнованно вздрогнула. Сейчас или начнёт отчитывать за якобы беспочвенную ревность, или потребует выполнения супружеского долга. Ни тем, ни другим заниматься совершенно не хотелось. А потому следовало спровадить благоверного под любым предлогом.

Как оказалось, выяснять отношения его светлость не собирался. Пришёл только лишь за тем, чтобы утолить свои плотские желания, даже не полюбопытствовав о моих.

Мне вот сейчас, вместо того чтобы столбом стоять посреди спальни, чувствуя жадные поцелуи на своём плече, требовательные прикосновения пальцев, нетерпеливо сминающих сорочку, а также недвусмысленно выпирающее свидетельство дальнейших намерений Стража, крепко прижимавшего меня к себе, ужасно хотелось развернуться к магу и влепить ему звонкую пощёчину.

За измену и за враньё.

— А не пошли бы вы к Опаль, ваша светлость? — не выдержав, вывернулась из нахальных рук, по-хозяйски лапавших мою грудь. Отошла от греха подальше, пока сознание не затуманилось страстью. Приходилось признать, близость Стража оказывала на меня какое-то одурманивающее воздействие. А мне сейчас дуреть и одурманиваться нельзя совершенно. — Настоятельно советую. Она будет счастлива.

Моран выразительно закатил глаза:

— Я тебе говорил тысячу раз: между мной и мадмуазель де Вержи уже давно ничего нет.

— Кажется, у нас разные представления о понятии «давно», — мрачно заметила я. — Для меня вот несколько дней — это очень даже недавно!

Какое-то время он молча сверлил меня тяжёлым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, а потом неожиданно выдал:

— Ты сама в этом виновата. — После чего добавил всё тем же невозмутимым тоном: — В тот вечер я не соображал, что творю. И всё из-за того, что кое-кто подсунул мне убойную дозу приворотного пойла.

Уф, как же рука чешется. Единственное, что могло сейчас унять этот адский зуд, — это удар о наглую чародейскую рожу! Сильный такой, от души.

— То есть, по-вашему, мне ещё и угрызениями совести следует мучиться? Уйдите по-хорошему, — сквозь зубы попросила я, теперь мечтая ногтями расцарапать наглую мужнину физиономию. Может, хотя бы тогда с неё сойдёт это треклятое выражение превосходства и непоколебимой уверенности в собственной правоте. Всегда и во всём.

— Александрин, мы женаты, — ухмыльнулось его чародейство, недобро так, и шагнуло ко мне. — Но это не делает меня вашей комнатной собачонкой, которую вы при желании можете дрессировать. Скорее, теперь вы находитесь в полной моей власти, — ядовито осклабился мерзавец. — И не вам указывать мне на дверь.

— Хорошо, оставайтесь! — нервно передёрнула плечами. Отвернулась, приняв равнодушный вид, не желая встречаться с прелюбодеем взглядом. — Можете сколько угодно пользоваться этой вашей властью, я слова не скажу. Вслух. А вот мысленно буду проклинать вас каждое мгновенье, пока будете совершать надо мной насилие. Потому что добровольно я с вами больше в постель не лягу! — И проворчала, не в силах сдержать ревности и досады: — Нечего было шастать по всяким шлюхам после нашей помолвки.

— Вредная девчонка! — Моран было дёрнулся в мою сторону, я испуганно отшатнулась. К счастью, в последний момент сумел с собой совладать, процедил глухо: — Вам следует успокоиться. И тогда поговорим. Надеюсь, вы скоро одумаетесь, Александрин. Моё терпение тоже не безгранично.

Меня так и подмывало послать вдогонку дорогому муженьку что-нибудь металлическое и тяжёлое. Например, метнуть в него канделябром. Кто знает, возможно, и не устояла бы перед искушением, если бы не резкая острая боль, вдруг вспоровшая живот.

Закричала, падая на колени. Окружающая обстановка померкла, растворилась в густом вязком тумане. Как и голос Стража, в один миг оказавшегося со мною рядом. Вовремя, чтобы подхватить на руки, но слишком поздно, чтобы спасти и защитить.

Глаза затянуло кровавой пеленой.

* * *

Кажется, отец обо всём догадался. Опаль видела это по его потемневшим от гнева глазам.