Александровскiе кадеты. Смута (СИ)

— А! Это уже потом поняли. Сперва-то так и думали, мол, дорога в один конец. Потом сумели понять, как наладить связь в обе стороны. Машину там собрать сумели. А ещё потом поняли, что, если энергия запуска ниже какого-то предела, то посланного вынесет обратно, в ту точку, откуда он вышел. Ну, как мяч подбросить, он на землю упадёт. А ракета в космос выйдет и будет по орбите крутиться. Вот первый наш, Александр Сергеевич, он был как та ракета. Потом научились.

— А мы?

— Машину, я знаю, на тебя калибровали, — очень важным голосом сказал Игорёк. — Мощность совсем небольшая была. Так что должно нас вынести обратно.

Можно было бы успокоиться, но…

— Но ведь нас же отправлять не хотели? Не собирались, да?

— Не хотели и не собирались! — аж возмутился Игорёк. — Ты что ж думаешь, нас с тобой вот так вот туда б отправили?! Да неужто мои ба с дедом такое б позволили?!

Верно, признала про себя Юлька, не позволили бы.

— Выходит, я-таки что-то учинила, — вздохнув, призналась она.

— Ну, учинила…

— А что, если я… ну, так сделала, что мы полетели, как та ракета?

— Ой, брось! — отмахнулся Игорёк. — Не придумывай. Панику не разводи. Вынесет, точно тебе говорю. Если б ты «как ракета» была б, так вся техника бы вспыхнула разом от перегрузки. А этого не случилось, я-то помню!

— А как ты вообще со мной очутился?

— Как, как… — проворчал Игорёк, покраснел и отвернулся. — Удержать тебя пытался, ближе всех был. Схватил тебя за локоть, да куда там! Ты как трактор «Кировец» перла.

Юлька подумала, не стоит ли обидеться на такое сравнение, но потом решила, что потом. Сейчас надо держаться вместе.

— В общем, нос торчком, хвост пистолетом! — бодро закончил Игорёк, но Юльке показалось, что бодрость эта несколько наигранна.

— Ох, как там бабушка и Николай Михайлович, небось с ума сходят… — вздохнула Юлька.

— Ну… сходят, — признал Игорёк и помрачнел. — Но тут уж ничего не сделаешь. Только ждать, когда нас обратно вынесет. Но есть шансы, что вынесет почти туда же, откуда ушли. Почти в то же время. Ну, может, минуты три пройдет или пять. Я знаю, ба рассказывала.

— Это хорошо, если три. — Юлька поёжилась. — А вот пять уже скверно.

— Почему?

— С сердцем может плохо стать.

— Типун тебе на язык! — рассердился Игорёк. — С сердцем у ба всё будет хорошо! И у деда тоже! Они у меня знаешь, какие крепкие!..

Юлька притихла. И в самом деле, чего она, не надо каркать, как мама говорит.

Меж тем они почти бегом миновали Неву, прошли мимо знакомого памятника Суворову; а вот за ним, вместо зелени Марсова поля с гранитными надгробиями жертвам революции, тянулся голый земляной плац, пустой и пыльный, где-то присыпанный песком. Ещё правее него Юлька увидела странное здание, точно фанерное, с фальшивыми колоннами и полукруглой надписью над входом, аршинными буквами и почему-то на английском: «American Roller Rink»; правда, рассмотреть Игорёк ничего не дал, потащил по набережной направо, к Зимнему дворцу.

Здесь тоже было интересно — и станции-пристани на Неве, к которым один за другим подваливали пароходики (совсем как «речные трамваи», ходившие в Юлькином времени в ЦПКиО и парк Победы, на «острова»), только здесь пароходиков было куда больше и сходил с них самый разный народ. По самой Неве буксиры тянули глубоко сидевшие баржи — река трудилась и выглядела куда более «живой», чем шестьдеят с лишним лет спустя.

По набережной проезжали извозчики, надменно катили закрытые экипажи; редко, но всё-таки не совсем трещал мотором автомобиль. Им вслед никто уже не таращился, видно, люди привыкли.

Игорёк решительно свернул по Зимней канавке, они с Юлькой выскочили на Дворцовую. Тут всё было почти так же, как и в их время, разве что недоставало решетки вокруг сада у дальнего края Зимнего.

Пробежали под аркой Генерального штаба, оставили позади Невский — Игорёк всё тащил и тащил Юльку вперёд, тащил за руку, чего никогда не позволил бы себе ни в школе, ни после. Самое большее — портфель Юлькин нёс. А тут — тянул, и никому, даже самой Юльке, это не казалось странным.

…Сама улица называлась Большой Морской. Её Юлька не узнала — и бывала тут редко, и слишком много оказалось вывесок, рекламы, объявлений. Они с Игорьком бежали всё дальше, Юлька уже изрядно устала.

— Ох… далеко ещё?

— Нет. Уже совсем рядом.

Поворот, ещё поворот — открылась Исаакиевская площадь, и тут Игорёк решительно остановился подле богато разубранного подъезда; столь же решительно нажал белую кнопку звонка, над коим полукругом по начищенной до нестерпимого блеска бронзовой пластинке значилось: «Дворникъ».

— Ой…

— Не ойкай! Я знаю, что делаю.

Дверь приоткрылась. На пороге возник тот самый «дворникъ» — монументального вида мужичина с благообразной длинной бородой, в чистом сером фартуке, в серой форменной кепи и с начищенной же бляхой. Он изумлённо воззрился на новоприбывших, однако приличная (хоть и необычная) одежда Игоря и Юльки таки-убедила его, что обращаться надлежит с известной вежливостью.

— Чего изволите, господа хорошие? Чего надобно, мазель?