Александровскiе кадеты. Смута (СИ)

В общем, жил полк и не тужил. Обосновались в отличных казармах Харьковского пехотного училища, кое должно было послужить образцом для возведения иных и средств на него не пожалели. Правда, ни одного выпуска училище не сделало, а поступившие туда в полном составе оказались в Красной Армии.

И имелось у Яши и ещё одно качество, очень помогавшее в его прежней профессии (а начинал он простым криминальным репортером) — острое чутьё на «события», умение оказаться там, где нужно, и не оказаться— где не надо.

Пока развивалось наступление красных на Миллерово, Яша сперва радовался вместе со всеми, отмечая воткнутыми в карту маленькими алыми флажками взятые города и селения; однако упрямо державшийся Зосимов, надо которым упрямо торчал синий флажок заставил его впервые нахмуриться, а начавшееся вдруг наступление белых, мгновенно обрушившее фронт красных — отдать приказ полку «собирать манатки».

— Вот не нравится мне это, милая, — изливал он вечером душу той самой «пригожей казачке» Даше Коршуновой, лежа с ней в обнимку на широченной постели. — Потому и приказал. А то накроет, да так, что не успеешь «hilf, hilf!!»[1] воскликнуть.

— Умный ты у меня какой, Яшенька! — восхищалась Даша. Яша скромно улыбался.

Так или иначе, но полк был готов. И, когда пришли вести о падении Купянска, о том, что «рабочие дивизии» получают оружие, а «эксплуататорские классы» срочно выгнаны рыть траншеи, Яша только присвистнул и грустно сказал Даше:

— Вот уж воистину, «ой, гевалт-гевалт, спасайте ваши бебихи!», милая.

— Что ж делать теперь, дорогой мой?

Даша нельзя сказать, чтобы сильно испугалась, хотя ей, природной казачке, «спутавшейся с комиссаром», дома пришлось бы несладко, да и белые могли не помиловать.

— С одним полком мы город не удержим, — рассудительно сказал Яша. — И рабочие дивизии тоже. Судя по тому, как беляки целые наши дивизии окружили, Харьков они тоже в лоб брать не станут, придумают что похитрее. А потому самое главное, Дашенька, любовь моя, вовремя отсюда убраться. Жадов с Шульц меня по головке не погладят, если полк погублю.

— Вот и верно! — одобрила Даша. — А то и вовсе — ну, как белые верх возьмут? Что тогда, дролечка мой?

— Не возьмут, — быстро ответил Яша, но как-то не слишком уверенно.

— Ты вот, Яшенька, мне люб, а дело-то красное какое-то уж оно сильно странное, — вздохнула Даша. — Мануфактуры никакой не укупишь, за ботики столько просят, что страх Божий!

— И пиво подают — не пиво, а помои, — согласился Яша. — Эх, далеко нам ещё до мировой революции!

— А может, Яшенька, и не нужна она? — Даша прижалась плотнее, задышала Яше в самое ухо. — Может, как при царе-батюшке-то оно лучше было?

И вот раньше большевик товарищ Апфельберг, пламенный трибун и оратор, зажигавший своими речами запасные полки ничуть не хуже товарища Троцкого — раньше на подобные речи он ответил бы гневной отповедью, в лучшем случае отмахнулся бы, мол, у бабы волос длинен, а ум короток; а теперь Яков промолчал, во многом и потому, что горячая казачка Даша явно собиралась предаться куда более приятным занятиям, чем дискуссии о мировой революции и текущем моменте.

…Когда же в городе началась стрельба, когда забухали в стороне вокзала тяжёлые орудия, Яков Апфельберг со своей Дашей, как весь его полк, были полностью готовы и организованно, колонной, двинулись на север.

Приказ комфронта Ионы Якира нагнал их уже за окраиной города.

— Вот и бумажку прислали, — буркнул Яков, подсвечивая себе спичкой. — Отступаем к Белгороду. А там видно будет…

Умный и хитрый Яша Апфельберг не зря начинал криминальным хроникёром. У блатных, как известно, главное — это «успеть вовремя смыться». Поэтому и отходила его часть переулками да огородами, успешно избегнув встреч с александровцами; в отличие от него, Волынский полк двигался в эшелонах от Курска через Клейнмихелево и начдив Павел Нифонтов отступать отнюдь не собирался.

Звуки канонады донеслись до них, когда головной эшелон уже достиг станции Южный Пост, и до центрального вокзала оставалось всего лишь три версты.

— Товарищ начдив, что делать-то будем? Беляки в городе!

— А то не знаешь, Ефимов? — Павел Нифонтов, кряхтя, спускался на землю. — Клюку мою дай!.. Ну, чего пялишься? Командуй, начштаба, разворачивай полк!.. Пойдём Харьков освобождать…

[1] «Помогите!» ( идиш.)

Глава XI.6

Иосиф Бешанов ни на миг не сомневался, что никто его на вокзале ждать не станет. Не сомневался, что особый литерный поезд наркома (точнее, сразу несколько их, включая бронепоезд охраны) отбудет в тот же миг, как товарищ Троцкий ступит на подножку.

И нельзя сказать, что Йоська Бешеный как-то бы на это обижался. В конце концов, он сам поступил бы точно так же. И, когда он выберется из этой мясорубки, когда вернётся в Москву, или в Питер — будет служить Льву Давидовичу с прежним рвением. Пахан он пахан и есть. Пахан всегда думает о себе первым, иначе он не сделался бы паханом. А те, что в благородство играли, тех давным-давно в землицу зарыли, или на каторге камень рубят.