Александровскiе кадеты. Том 2

Рядом с ним оказался комиссар Блюмкин, беспрерывно протиравший пенсне. В правой руке он тискал явно слишком тяжёлый для него маузер, хотя видно было, что привык комиссар Яков исключительно к кабинетной работе: глубоко въевшиеся в кожу ладоней чернильные пятна да очень заметная мозоль на среднем пальце правой руки – от пера.

– Вы листовки наши-то – читайте, читайте! – не нашёл ничего лучшего комиссар. – Что вам эти министры-капиталисты, кадет! Петросовет – вот где будущее! Социализм! А не эта гнилая буржуазная «демократия». – Последнее слово прозвучало словно грязное ругательство.

– Гражданин комиссар, – очень вежливо и очень тихо ответил Фёдор, – прошу вас, тише. Пожалуйста. Если всё удастся…

– А что, что должно удаться? – жадно спросил Блюмкин.

– Кадеты – сюда, – пояснил Фёдор сквозь зубы. – Ваша часть, гражданин комиссар, – туда; как видите, всё очень просто.

Мучительно текли минуты; струились так же неспешно, как и тёмная вода в Фонтанке. Мимоходом Фёдор подумал, почему гражданин комиссар не приказал своим бойцам занять верхние этажи и крыши окрестных домов, откуда смог бы более-менее беспрепятственно обстреливать баррикаду александровцев; разве что те, в свою очередь, точно так же засели на другой стороне речки? Недаром же позиции «Первого красногвардейского» отодвинуты так глубоко от набережной!.. Ну или александровцы не поленились соорудить какие-никакие, а укрытия от огня сверху – отсюда ему не разглядеть.

Фёдор потерял счёт времени. Пять минут прошло, пять часов? Или, может, пять дней? Всё словно оцепенело, застыло, умерло; исполинский город вокруг, мозг огромного государства – обратился сейчас в недвижный сгусток.

А потом над баррикадой первой роты славного Александровского корпуса поднялся белый флаг. За ним – фигура полковника Аристова.

Вставал он медленно, осторожно, без резких движений.

Осторожно спустился вниз, аккуратно протиснулся меж витков проволоки (её положили явно мало) и двинулся к баррикаде «красногвардейского» полка. За ним, так же медленно и осторожно, держа оружие над головой, стали подниматься фигуры в папахах; Фёдор до рези в глазах вглядывался в них, сердце бешено колотилось – наступал решительный момент и кому из друзей ещё суждено будет отправиться тем же путём, что и Юрке Вяземскому?

– Всё хорошо! – громко крикнул Две Мишени. Винтовку с намотанной на штык белой (точнее, грязно-серой) тряпкой он хозяйственно подобрал, однако закинул себе за спину. – Всё хорошо, не стреляйте, мы подходим, подходим медленно!

Голос его разносился над чёрной водой Фонтанки, и, казалось, его слушают сейчас даже застывшие в вечной борьбе бронзовые кони со своими укротителями.

Кадеты один за другим перелезали через свою баррикаду, так умело и с таким тщанием выстроенную. Шли очень неспешно, в молчании, надвигаясь густеющей массой на кривую-косую преграду, кое-как сооружённую запасниками.

Фёдор заставил себя дышать. А ещё – мигать, потому что глаза уже начинало немилосердно жечь.

– Будьте готовы, гражданин комиссар! – приближаясь к раскрытому проходу в баррикаде, крикнул Две Мишени.

Гражданин комиссар был готов.

Правда, вместо того, чтобы приказать своим двигаться вперёд и как можно скорее занять оставленную александровцами позицию, вдруг вскочил на баррикаду, патетически взмахнул рукой:

– Граждане свободной России!..

– Вперёд, вперёд давайте! – прикрикнул Две Мишени. – Вы думаете, Яков, дыра так и останется незаполненной?.. На том берегу уже что-то заподозрили! Быстрее, комиссар!..

Блюмкин обиженно фыркнул, словно его лишили излюбленного занятия, первейшей радости в этой жизни.

А кадеты подходили и подходили, и привычно тускло блеснули воронёные стволы. Фёдор чуть прибавил газу, мотор послушно и с готовностью взрыкнул – мол, не бойся, уж кто-кто, а я не подведу.

Комиссар и впрямь махнул своим – мол, поднимаемся! – однако его люди шевелились с явной неохотой. На кадет они зыркали со злобой, однако те взирали на всё это с редкостным хладнокровием, окружив плотной стеной грузовики с своими же младшими товарищами.

– А вы, гражданин полковник?

Якову Блюмкину явно не хотелось оставлять у себя за спиной таких молодых, но в то же время полных суровой и мрачной решительности бойцов.

– А мы продолжим выполнять приказ гражданина военного министра, – невозмутимо ответствовал Две Мишени. – Произвести окончательное решение вопроса с так называемой царской семьёй.

Блюмкин замер, челюсть у него так и отпала; он хлопал глазами, судорожно пытаясь заглотить воздух, словно рыба на берегу.

– Что?! Как?! Почему вы? – выдавил он, забывая о собственных солдатах, что подбирались уже к оставленной кадетами баррикаде. – Значит, вас – на Шпалерную, к ДПЗ, разбираться с кровавым тираном, а нас, верных бойцов революции, бросают здесь?!

– Да-да, именно на Шпалерную, – усмехнулся Две Мишени. – Гражданин комиссар, не нам обсуждать распоряжение гражданина военного министра.