Александровскiе кадеты. Том 2

– А потом, – понизил голос Милюков, – вы и ваши кадеты, полковник, нам очень понадобитесь… для аргументированной беседы с так называемым Петросоветом.

И, коротко дёрнув головой, что, очевидно, должно было изображать любезный поклон, удалился.

– Темнят… – сквозь зубы процедил полковник. – У них нет отречения, Фёдор. А без отречения они – как без рук. Россия не допустит…

Фёдору Солонову очень хотелось в это поверить. Что «Россия не допустит», что «Россия поднимется», но, увы, то, что он видел вокруг, уверенности этой никак не способствовало.

Рабочие сбиваются в дружины, и никто им не противостоит. Обыватели попрятались, а модный поэт, говорят, уже написал пророческое «запирайте этажи – нынче будут грабежи». Купцы, их работники, дюжие, крепкие, ремесленный люд, хорошо зарабатывавший, заполнявший храмы, искренне, как казалось Фёдору, любивший государя, неложно ему преданный, – где он?

И кадет-вице-фельдфебель, чьи пули уже нашли не одну живую мишень, не мог не признать, что громадному большинству народа всё это глубоко безразлично, пока не грабят их самих. Но даже и тогда мало кто додумается объединиться хотя б с ближними соседями, отбиваться от погромщиков на узких питерских лестницах, где один молодец с дубиной остановит целую орду; нет, все попрятались, носа никто не высунет…

А Две Мишени продолжал меж тем говорить:

– Что государь бежал, скрылся – не верю. Не верю, Фёдор, не могу поверить! Не таков он. С гвардией бы пошёл, на баррикады бы поднялся. Перед войсками бы появился. Нет, не всё тут так просто…

– Верные государю могли его на баррикады и не допустить, – осторожно возразил Фёдор.

– Могли. Но не в храм. Не на площадь, не на Невский. Государь нашёл бы способ обратиться к людям.

Тут приходилось признать, что полковник прав.

– И потому, – еле слышно закончил Аристов, – полагаю, Фёдор, что государя они-таки схватили и держат где-то здесь. Держат и наверняка пытаются добиться отречения. Отречение по всем правилам им очень, очень поможет. Впрочем, они, похоже, уже готовы обойтись и без него.

– Но убить его… – глухо проговорил Фёдор, внутренне содрогаясь.

Две Мишени мрачно кивнул, явно вспомнив то же самое из другого потока.

– Могут. Но для этих подобное пока ещё – крайнее средство.

– Но как узнать?

– Есть мысль, кадет-вице-фельдфебель. И тут нам может помочь тот самый Петросовет…

– Слышал я их только что, господин полковник…

– Я тоже, хоть и краем уха. Эти куда больше похожи на тех… оттуда. Просто почти неотличимы.

– Старик вроде иной…

– Иной, насколько я понял. Но точно так же ненавидит русскую монархию и всё, что она выражает. И вот они-то могут как раз и хотеть самых «радикальных мер», как это у них зовётся. И вот тут-то и надо… постараться, Фёдор. Пойду потолкую с тамошними. – И полковник вдруг сбросил шинель, где на золотых погонах красовался серебряный вензель «AIII» затейливой славянской вязью. – Где-то тут валялось что-то подходящее…

Подходящим оказалась замызганная тужурка, какую в Александровском корпусе не надели бы даже на земляные работы.

– Вот и отлично, – весело бросил Две Мишени, напоказ вешая через плечо тяжеленную деревянную кобуру с маузером и пряча в карман плоский браунинг.

– Благоев, – быстро сказал Фёдор. – Благомир Благоев. Он там заправляет. Важнее даже, чем Старик, Лев или кто-то ещё. Он за «революционный террор» ратует.

– Что такое их революционный, он же красный, террор, мы знаем, – кивнул полковник. – Но это и хорошо. Значит, Благоев… надо же, депутат Государственной Думы, хоть и по списку легальных эсдеков… Что ж, благодарю за службу, господин кадет-вице-фельдфебель! Сегодня мне, конечно, не спать, но ничего. Оставайтесь с отрядом! Как надлежит организовать караульную службу и питание бойцов, мне вас учить не надо. – Несмотря на официальный тон, Константин Сергеевич улыбался.

– Будет исполнено, господин полковник!

Две Мишени кивнул и быстро зашагал прочь, насвистывая что-то разухабисто-революционное.

Кадеты привычно, ловко и быстро обустроились на месте. Окна заложены всем, что нашлось, пулемёты в полной готовности, оружие почищено, смазано, магазины «фёдоровок» заряжены; караульные на постах.

Фёдор обошёл всё расположение трижды, проверил, не слишком ли быстро тают походные сухпайки; ребята, конечно, устали, вымотались, но глаза у всех горят – понимают, что творится, агитировать никого не надо.

«И в смерть никто из них не верит», – подумалось вдруг. В памяти поднялось лицо Юрки Вяземского, погибшего на гатчинской станции; господи, как же давно это было! Словно целая жизнь миновала…

Ещё вечером полковник погнал надёжных гонцов на вокзал – предупредить, что они все теперь – отряд «Заря свободы» и на том стоять.

Наконец, оставив вместо себя Пашку Бушена, Фёдор тоже привалился к стене, поднял воротник, запахнул башлык, сунул ладони в рукава шинели, и…

И его затряс Варлам Сокольский.

– Вставай, господин вице-фельдфебель!

Ишь, лыбится, нехороший человек…

Рассвет едва занимался, точнее, ещё только должен был заняться.