Александровскiе кадеты. Том 2

Рабочие. Вооружённая рабочая дружина – спешат, видать, поучаствовать в драке. Фёдор пригляделся – стоп, а кто это во главе?

– Эгей! Граждане солдаты!..

Батюшки-светы, старый знакомый! Степанов Иван Тимофеевич, вожак дружинников с «Треуголки». Узнал, зараза; ну что ж, однова помиловали, другой уже не спустим – и Фёдор решительно вскинул автомат.

Но Иван, похоже, совершенно не собирался ни на кого нападать и ни в кого не собирался стрелять. Как, впрочем, и его люди.

– Граждане!.. – Степанов перешёл с бега на шаг. – Да погоди ты, твоё благородие!

– Иван Тимофеевич, – негромко, но с выражением, которое невозможно было проигнорировать, сказал Две Мишени. – Принесла ж тебя нелёгкая…

– Шагай, шагай, твоё благородие, и вы шагайте, господа кадеты! – Степанов и его дружинники – все немолодые кряжистые мужики – быстро пристроились к первой роте. – Шагайте, мы дорогу покажем.

– Куда дорогу? – подозрительно спросил полковник.

– Куда ж ещё, как не в обход этих, – мотнул головой Степанов. – Ваши-то на вокзале так и сидят, прорвалось недавно сколько-то грузовиков, а я там рядом был, наблюдал, значит! И… видел, что государя ваши везли.

– Глазастый какой, – усмехнулся Две Мишени, но усмешка вышла тяжёлой. – Всё углядел, Иван Тимофеевич! Что ж теперь делать станешь?

– То и стану! – горячо зачастил Степанов. – Вам помогу отсюда выбраться. Вы ж прорываться к своим станете, они вас ждут, отстреливаются!

– Сообразителен ты, Иван Тимофеевич. Говорил я тебе, помнится, что в моём полку быть бы тебе обер-фельдфебелем, а теперь скажу, что и поручик из тебя отличный получится. А только скажи, что такого случилось со вчерашнего дня, что ты и твои нам теперь помогаете?

– Сюда, сюда сворачивайте. – Степанов орудовал ключом, отпирая наглухо запертые фабричные ворота. – Сейчас всё обскажу, твоё благородие.

– Константин Сергеевич я, а не благородие. Когда под Мукденом стояли, кровь у нас с моими солдатами одинаково красной была.

Рабочие спешили рядом с кадетами, лица угрюмы, но за оружие никто не хватался. Да и попробуй они, мелькнуло у Фёдора, мы их вперёд всего перестреляем.

– Посмотрели мы, что вокруг творится, твоё благородие Константин Сергеевич. Посмотрели, как бьют всё да грабят. Вот у Трифона Петровича, – усатый рабочий в кепке мрачно кивнул, – у мастера нашего, в дом вломились, всё подчистую вынесли, дочку… опозорили, жену избили до полусмерти, лежит, бог весть, встанет, нет ли… У Федота Нилыча та же история, только ещё и дом весь выгорел, потому как хлебную лавку в первом этаже подожгли. На «Треуголку» нашу наскочили, спалить пытались – а как мы зарабатывать станем? Мы-то, у кого руки откуда надо растут, – и работали, и зарабатывали! Это голытьба, которой только навоз с-под коров грести, да и то неведомо, справится ли, тут всё крушит да ломает! У нас-то ремесло в руках! Нам порядок нужен!

– А сутки назад что, по-иному было? – искренне удивился полковник.

– Уже тогда жечь начали, – признался Степанов. – Мы-то с того и встали дружиной!.. Думали, погуляет народишко чуток, да и лады, ан нет – всё разносят! Ночью той, покуда тут дежурили, – своего недосчитались!

– Мы когда сюда шли, – негромко сказал Две Мишени, – в кварталах меж Измайловским да Лермонтовским успели насмотреться…

– Вот и пожгли там всё, и наших многих поразорили, – мрачно бросил ещё один дружинник. – Мне-то сподвезло, у меня сыны двое дома были, отбились, мамку свою да сестру отстояли. А вот у многих – нет…

– В общем, сидели мы, судили да рядили, – перебил сотоварища Степанов. – Не надо нам такой свободы. Уж лучше как при государе. Порядок был.

– И будет, – твёрдо сказал Аристов. – Будет, господа рабочие. Мы за то и кровь проливаем. За помощь спасибо, возвращайтесь теперь по семьям, их сохраняйте. Позвал бы вас с нами, да не могу. На всё ваша вольная воля. За свободу из-под палки да по принуждению сражаться нельзя. И на горячую голову решать нечего. Прав ты, Иван Тимофеевич, – мы государя из заключения вызволили, из города вывозим. Бог даст – утишит он нравы, решится дело мирно…

Краснокирпичный лабиринт, которым Степанов вёл первую роту, кончился: последние ворота, и открылись рельсовые пути, скрещивающиеся, сходящиеся и расходящиеся, низкие пакгаузы и прочий железнодорожный пейзаж.

– Там, впереди, засели, – вполголоса проговорил Иван, махнул рукой. – Вы им аккурат в спины и выйдете. Не знаю уж, хватило им ума стрелки поломать, надеюсь, что нет!

– Спасибо, Иван Тимофеевич. – Две Мишени протянул вожаку рабочих руку. – Не могу с ходу пообещать, что, мол, за государем служба не пропадёт, но…

– Не за-ради того, – отвернулся Степанов. – Ну, прощай, Константин Сергеевич! Ты своё слово исполнил, а мы – своё. Дальше уж, не обессудь, твой бой начинается.

– Наш, – кивнул полковник. – Храни вас Господь, люди добрые. Пер-рвая рота! В цепь – развернись!..