Александровскiе кадеты

— Что вверх по реке? — отрывисто спросил из-за стойки полковник Яковлев. — Все эти деревни? Репузи? Шоссейный мост в Покизен-Пурской?

— Пока там никого нет, — сдержанно ответил Две Мишени.

— А что за Гатчино? — нервно потёр руки Шубников. — Узел дорог за полумызой, откуда прямой путь на Тайцы и дальше — в Дудергоф и Красное Село? Что в Царском? Что в Пулково? Что, в конце концов, в столице? Что нам защищать, какой пункт, если нас немедля обтекают с флангов? Только без красивых слов, пожалуйста, господин полковник!

— Красивых слов, обещаю, не будет, — спокойно и серьезно сказал Две Мишени, но Шубников перебил:

— И где те части, с которыми брали платформу Соколово? Где тот «сводный полк», казаки, самокатчики, юнкера?

— На это я могу ответить, капитан, — резко бросил Черняев. — Ввязались в бой на северной окраине Мариенбурга. Под давлением превосходящих сил неприятели отходили через Орловскую рощу на Вайялово.

— А потом? — Шубников принял вызов. — А что потом? Куда они станут отходить дальше? И, самое главное — куда станем отходить мы? Мы тычемся, несём потери. А за что мы сражаемся, господа? Нет-нет, я же просил, без громких слов, полковник Аристов!

— И я вам уже обещал. Мы сражаемся за мир и порядок. За того, кто их олицетворяет — за государя. Мы присягали ему и России, поэтому на вопрос ваш, Иван Михайлович, ответить очень легко.

— Опять красивые слова, — поморщился химик. — Господа, мы отвечаем за наших кадет перед Богом и их родителями. Мы ввязались в бой, не преуспели, Гатчино разграблено и сожжено. Придётся говорить «спасибо» германцам, если они и впрямь заняли императорский дворец — всё-таки культурная нация, не то, что наша.

Федор сжал кулаки. Остальные офицеры тоже загудели возмущённо.

Шубников вскинул руки, заговорил торопливо:

— Нет-нет, господа! Вы меня не так поняли! Германцы — неприятель, с ним должно сражаться до последнего издыхания, как присяга велит; я лишь к тому, что неприятель это культурный, знакомый — вчера дрались, сегодня мир заключим, а завтра, глядишь, союзниками станем. Как с японцами!.. Не станет просвещённая германская нация творить разорения!..

— Угу, не станет, — буркнул Черняев. — Просто растащат всё убранство, разворуют, испакостят. Вы, капитан, на совместных маневрах с германцами не бывали, а мне случалось. Помню, прибыл сюда их гвардейский егерский батальон, так такое после себя оставили, что только арестантская рота и справилась с уборкой — после того, как им всем пообещали прегрешения простить и наказание списать. Мужики окрестные ни за какие деньги не соглашались.

— Господа, оставьте, — поморщился Две Мишени, видя, что Шубников собрался возражать. — Прошу вас, ближе к делу. К тому же я не случайно позвал сюда вице-фельдфебеля Солонова. Он старший по званию среди кадет. Они имеют право знать, куда мы поведём их, мы, их наставники и воспитатели.

— Считаю, — резко вклинился Яковлев, — что в нынешней совершенно неопределённой обстановке было бы правильно уйти в летние лагеря. Сами ведь знаете, господа, это одно название, что «летние», а срубы тамошние сто лет простоят. Там обширные склады…

— Если их ещё не растащили… — скривился Шубников.

— Там нет холодильников, поэтому только и исключительно продукты длительного хранения, — Яковлев свирепо зыркнул на капитана. — Консервы, крупы, сахар, соль, мука. Можно продержаться.

— Продержаться до чего? — аккуратно спросил Две Мишени. — Чего будем ждать, Семён Ильич? Чья возьмёт? Кто одолеет?

Полковник неожиданно покраснел.

— А вы, Константин Сергеевич, что предлагаете? Конкретно?

— Конкретно, — спокойно сказал Две Мишени, глядя прямо в глаза Фёдору, — конкретно я предлагаю немедленно прорываться в Петербург. Для помощи всем верным присяге войскам в восстановлении законности и порядка. Зря у нас тут целый бронепоезд простаивает? И эшелон?

— Это всё Семён Ильич запасливый, — сказал Черняев. — Перехватил. Хорошо, что на бронепоезде поручик Котляревский командует, наш, александровец — шестого года выпуска.

— И что? — не сдавался Шубников. — И далеко вы на этом бронепоезде проедете? Если мы даже состав с младшими возрастами дальше Дудергофа не протолкнули?

— Не протолкнули, потому что не проталкивали, — парировал Аристов. — Что там случилось, кстати?

— Забастовка, — мрачно пояснил молчавший до того казачий подъесаул. — Разбежались все, м-мерзавцы. Машинист с паровоза тоже сбежал.

— На бронепоезде машинная команда, надеюсь, надёжная? Кстати, где упомянутый Котляревский? — Две Мишены обвёл взглядом буфетную.

— Надежная, Константин Сергеевич, — сказал казак. — Ненадёжных не осталось. Дезертировали уже.

— Вот именно, господа, — заметил Шубников. — Против кого мы сражаемся? Против иноземных войск — или против собственного народа?

— Против всех, кто посягает на государство Российское, — оборвал капитана Аристов.

— Знаете, полковник, — вдруг зло бросил Шубников, — вы бы разобрались уж тогда — если германские войска есть неприятель, то все, что за союз с ними — предатели и отступники, или…