Александровскiе кадеты

Ирина Ивановна Шульц рассказывала о Пушкине, о его детстве и юности, о Царскосельском лицее, где теперь в части старых залов открыли музей и куда они вскорости «совершат экскурсию», говорила живо и ясно, и перед Федей словно разворачивался новомодный синематограф — совсем юный Пушкин, ненамного старше его самого, читает стихи старику Державину, молодым человеком встречается с Государем в Москве, пишет «Клеветникам России» и «Бородинскую годовщину»…

— «Так высылайте ж к нам, витии, // Своих озлобленных сынов: // Есть место им в полях России, // Среди нечуждых им гробов!» — дочитала Ирина Ивановна с чувством, делая ударение на «Есть». Мальчишки слушали, замерев, даже Нифонтов с Воротниковым; один Лев Бобровский хмурился, краснел и кусал губы, верно, всё переживая своё неудачную «шутку».

На последних строчках второгодник Всеволод, забывшись, аж потряс сжатым кулаком.

— Видите, господа кадеты, как могущественно русское слово? Как виртуозно владел им, словно фехтовальщик шпагой, Александр Сергеевич Пушкин?..

Кадеты загудели, закивали, соглашаясь.

— Но русский язык — не только ваше оружие. Это ваше знамя. Ваша принадлежность к России, к народу. Начнёте пренебрегать языком, забудете его строй и правила, растеряете драгоценность мыслей, высказанных по-русски, — и перестанете быть русскими людьми!.. Но об этом мы ещё поговорим после, и в подробностях; а пока что вам первое домашнее задание — своими словами, коих должно быть не менее трехсот пятидесяти, не считая союзов и предлогов — обосновать, почему русскому офицеру так важно владеть нашим языком. Припомните то, о чём мы говорили сегодня, или изложите свои собственные аргументы. Ну, скажем, о том, кем должен быть солдату хороший командир. Знаете? Нет? Ай-ай. Конечно, сегодня мы говорил о Пушкине, но его современник и тоже великий поэт, Михаил Юрьевич Лермонтов, в поэме «Бородино», писал… Кто помнит? Вы, кадет, э-э-э?..

— Ниткин! Петя Ниткин! — вскочил Федин приятель и Фёдор мысленно застонал. Ох, сейчас как сказанёт!..

— Полковник наш… как там дальше, господин кадет?

— Полковник наш рождён был хватом! — с жаром продекламировал Петя. — Слуга царю, отец солдатам! Да жаль его — сражён булатом…

— Отлично, кадет Ниткин, но этого нам уже хватит! — остановила его Ирина Ивановна. Судя по Петиному виду, он готов был декламировать до самого конца. — Поэму знаете, хвалю. И вы уже сказали самое главное. «Слуга царю, отец солдатам». Вы должны уметь правильно говорить и с Государем, и будучи среди нижних чинов. А без это сделать, не владея языком в совершенстве? Не зная народных песен и сказок, не зная лучших наших стихов и романов?.. ну, довольно на сегодня. Звонок вот-вот прозвенит. Триста пятьдесят слов, напоминаю.

* * *

Переменка после первого урока была короткой, всего десять минут, но господа кадеты седьмой роты первого отделения использовали её на все сто: кто устроил «конские скачки», кто сражался у стены в пуговки, кто стоял в короткой очереди к самовару, откуда всё тот же дядька Серапион разливал ещё не остывший чай.

Петя заметно приободрился, похвала госпожи Шульц явно пришлась ко двору. Они с Фёдором пристроились за чаем — Ниткина мучила жажда, ну, а Солонов пошёл за компанию.

— Эй, — вдруг раздалось за спиной, и Федя сжал кулаки.

Ну, конечно. Успевшая спеться троица. Воротников, Нифонтов и Бобровский. «Лэ-эв» по-прежнему красен и зол, словно разом лишился сладкого на неделю.

— Это ты, что ли, мелюзга, со мной драться хотел? — выпятил челюсть второгодник Севка Воротников. — Ты, как тебя там? Дядя Федя-съел медведя?

Их услышали. Справа и слева как-то словно сами собой оказались те же трое, что были за завтраком; теперь Федя знал их имена. Рыжий Гришка Пащенко, вихрастый Борька Шпора и веснушчатый Пашка Бушен.

Петя Ниткин побледнел и задрожал. Эх, ты, тютя!..

— Я хотел, — вполголоса ответил Фёдор. — Потому что ты колбасу у моего друга стянул, а настоящие кадеты так не делают. Не по-товарищески это.

— А нечего рот разевать! — глумливо начал было Нифонтов, но Воротников только махнул на него:

— Не твоё дело, Костян. Тебе, Нитка, — и Севка ткнул пальцем Петю Ниткина в грудь, — колбаса неполезна. Эвон какой пухляк! Так что я тебе, можно сказать, доброе дело делаю.

— Не трогай его, — по-прежнему негромко сказал Федя. — Драться хотел, Воротников? Ну так пошли. Если не струсил.

— Кто струсил? Я струсил? — возмутился второгодник. — Пошли, а то переменка кончится!

— А ты успеешь? — забеспокоился Костя Нифонтов.

— Успею! — хвастливо бросил Воротников. — Махну разок, он и улетит!

Федор ничего не сказал, а просто ноги сами понесли его к коридорному ватерклозету — обычному месту мальчишеских поединков в 3-ей Елисаветинской. Петя Ниткин семенил следом, хватая друга за рукав и бормоча что-то вроде «Федь, может, не надо, а, Федь?»

За ними целой когортой шагали Воротников, Нифонтов, молчавший всё это время Бобровский, и троица с их стола — Пащенко, Шпора, Бушен.

В ватерклозете противники встали лицом друг к другу. Нифонтов, взявший на себя роль распорядителя, быстро проговорил: