Александровскiе кадеты

— Ниткин! Ниткин! — раздавалось со всех сторон. — Петя, Петька!.. Меня! Меня запиши!..

Отделение Феди Солонова пришло первым — то есть первым пришёл второгодник Воротников, победно вскинувший руки; следом за ним — длинный Юрка Вяземский, а Федор — третьим.

И всё было бы хорошо, даже преотлично, если бы —

Второе отделение отставало и от первого, и от третьего, однако шли они тесным клубком, не растягиваясь, никто не вырывался вперёд и не отставал.

А вот два других растянулись цепочкой, кадеты послабее, поробее тянулись позади. И, оглянувшись, Федя вдруг вспомнил, что Ирина Ивановна говорила «зачёт по последнему», а это значило, что они сейчас проиграют!..

[1] Имеется в виду книга «Гений русского сыска И. Д. Путилин».

(Рассказы о его похождениях. Серия детективных рассказов Романа Доброго — Антропова Романа Лукича).

[2] Петя Ниткин имеет в виду арест 17-ти членов Боевой Организации Социалистов-Революционеров, имевший место 16–17 марта 1905 года, когда были задержаны многие непосредственные организаторы и исполнители террористических актов. Однако, за недостатком улик и под давлением «прогрессивной общественности» почти все из арестованных были освобождены.

Глава 3.5

— Воротников! Юрка! — завопил Солонов, спрыгивая с площадки, на которой они все стояли.

Севка Воротников ничего не понял, а вот Вяземский — напротив.

Бросились все назад, к отстающим.

Костя Нифонтов, тоже закончивший дистанцию, проводил их злым взглядом и отвернулся.

А вот «Лэ-эв» Бобровский внезапно присоединился. Махнул рукой Нифонтову и тот, хоть и неохотно, но последовал за своим «патроном».

Последние из кадет совсем выбились из сил. Федор уже протянул одному из них руку — но тут торжествующе завопили соперники из второго.

Их отделение в полном составе первым закончило дистанцию.

— Эх, — вырвалось у Федора. — Давай, залезай! — он по-прежнему протягивал руку отставшему товарищу.

Бобровский разочарованно хмыкнул.

— Идём, Солонов. Чего напрягаться-то. Проиграли мы. А вы сами давайте, чего вылупились? — напустился он на троицу неудачников.

— Вы, господин Бобровский, только тогда помогаете, когда вам от этого непосредственная польза есть? — Госпожа Шульц возникла рядом, словно фея из сказки.

Бобровский впервые растерялся по-настоящему. Даже по стойке «смирно» не встал.

— Коль вы так устали, кадет, то ступайте, отдыхайте. Ваши товарищи справятся и без вас.

«Лэ-эв» предательски засопел, покраснел и отвернулся.

— Да я ж что… я ничего… Руку давай! — он резко повернулся к вихрастому Женьке Маслову, худому и слабосильному.

…Общими усилиями они и впрямь помогли своим закончить дистанцию. Отделение оказалось вторым.

Воротников недоумённо хлопал глазами.

— Это им булки, что ли? — возмущался он, тыча пальцем в выплясывающих счастливый танец антраша соперникам. — Это они, что ли, нас обставили?!

— Им булки, им, — красный и злой Бобровский был на себя не похож. — Они нас обставили. А ты чего стоял, орясина, когда я тебе рукой махал?! Вот пошел бы с нами, глядишь, и успели бы! Вот не дам тебе Кантора списать, тогда узнаешь!

— Лев, Лев, ты чо, ты чо? — заволновался Севка.

— А ничо! Идти надо, когда я тебя зову! Бегом бежать! Понял?

— Да ладно тебе!..

— Не «ладно тебе», а понял ли?

— Понял, понял, будет уже!.. И… эта… Лев… насчёт Кантора? — почти умоляюще закончил Воротников.

— А чего Кантор-то? Нормальный дядька! — искренне удивился Федор.

— У кадета Воротникова с математикой нелады, — «взрослым» голосом объявил Бобровский.

Ирина Ивановна собрала роту вместе, построила. Время было идти на ужин.

Первое отделение тащилось уныло, под градом насмешек выигравшего второго. В корпусе уже вовсю кипела работа, трудились стекольщики, штукатуры и маляры. С вокзала возвращался старший возраст, страшно важный и гордый — печатали шаг, блестели штыками, снисходительно поглядывая на «мальков», взиравших на них с настоящим благоговением.

За ужином по корпусу поползли слухи один страшнее другого — «семеновцев подвзорвали», «Семеновский полк уполовинили», «одна бомба под паровозом, другая — под офицерским вагоном», «рвануло, когда все на перрон вышли, и курить разрешили», «сто человек в клочья», «нет, двести», «не, полтысячи и в госпиталях столько же»…

Кадеты почти ничего не ели, только знай себе крутили стриженными головами.

Две Мишени появился уже перед самым отбоем. От него сильно пахло гарью, на плечах — солдатская гимнастёрка, прожжённая в трёх местах.

Госпожа Шульц, что так и исполняла обязанности начальника роты, поднялась навстречу со стула возле конторки дежурного.

— Ирина Ивановна, спасибо вам, идите…

— Нет, сударь Константин Сергеевич, это вы идите — переодеться, как надлежит подполковнику, — госпожа Шульц строго поджала губы. — Кадеты вас ждут, однако обращаться к ним в таком виде решительно невозможно.

— Уже поздно, — попытался возражать Две Мишени, но Ирина Ивановна оставалась непреклонна.

— Нет-нет. Обратиться к роте должно по всей форме.

— Почему я только вас слушаю, милостивая государыня?

— Потому что я права, сударь мой Константин Сергеевич.