Алексеев. Последний стратег

   — Его бригада сейчас занимает пригород Екатеринодара под названием Сады. Конница, по-видимому, ничего серьёзного в штурме сделать не может.

   — Как у нас на сегодня с боевым обеспечением?

   — Снарядов нет. Патронов тоже нет. Все запасы в батареях и у бойцов.

   — Благодарю вас.

В комнатке наступила тишина. Все понимали, что командующий, заставив начальников лишний раз прочувствовать бедственную картину положения, тем не менее не отказался от штурма. Корнилов глухим голосом сказал:

   — Положение действительно тяжёлое. Но я не вижу другого выхода, как взятие города. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Ваше мнение, господа?

Все участники военного совета, кроме Алексеева, ответили отрицательно. Михаил Васильевич сказал:

   — Город Екатеринодар является целью Кубанского похода Добровольческой армии. Если отказаться от цели, значит, признать поход боевой и моральной неудачей.

Деникин так описывает тот военный совет:

«Мы чувствовали, что первый порыв прошёл, что настал предел человеческих сил и об Екатеринодар мы разобьёмся: неудача штурма вызовет катастрофу; даже взятие Екатеринодара, вызвав новые большие потери, привело бы армию, ещё сильную в поле, к полному распылению её слабых частей для охраны и защиты большого города. И вместе с тем мы знали, что штурм всё-таки состоится, что он решён бесповоротно.

Наступило тяжёлое молчание. Его прервал Алексеев:

   — Я полагаю, что лучше будет отложить штурм до послезавтра; за сутки войска несколько отдохнут, за ночь можно будет произвести перегруппировку на участке Корниловского полка; быть может, станичники ещё подойдут на пополнение.

На мой взгляд, такое половинчатое решение, в сущности, прикрытое колебание, не сулило существенных выгод: сомнительный отдых в боевых цепях, трата последних патронов, и возможность контратаки противника. Отдаляя решительный час, оно сглаживало лишь психологическую остроту данного момента. Корнилов сразу согласился.

   — Итак, будем штурмовать Екатеринодар на рассвете 1 апреля.

Участники совета разошлись сумрачные. Люди, близкие к Маркову, рассказывали потом, что, вернувшись в свой штаб, он сказал:

   — Наденьте чистое бельё, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмём, а если и возьмём, то погибнем...».

В последующем исследователи Гражданской войны скажут, что Алексеев на том военном совете поддержал Корнилова в его стремлении продолжать бой за Екатеринодар только из-за солидарности со своим сподвижником. Но, скорее всего, он просто старался не показать себя пессимистом среди генералитета, измотанного за эти дни не менее своих подчинённых. Позднее Михаил Васильевич скажет откровенно:

   — Если бы Екатеринодар и был взят, удержать его с 300 пехотинцами и 1000 конниками не удалось бы. Правда, к нам подходили казаки, но это не было войско, это было ополчение, ниже всякой критики...

Штурм города не состоялся. На рассвете 31 марта артиллерия красных обстреляла ферму, где находился штаб белых. Снаряд пробил стену в комнате, где за столом сидел Корнилов. Один из осколков поразил его в висок, второй в правое бедро. Через несколько минут военного вождя Белого дела не стало.

Тело генерала Корнилова вынесли на носилках из штабного домика. Вокруг собрались все, кто находился в эти минуты на ферме. Подъехал генерал Алексеев, который с утра был у бойцов донского Партизанского полка. Михаил Васильевич, стараясь не терять присутствия духа, обратился к помощнику погибшего командующего генерал- лейтенанту Деникину:

   — Антон Иванович, принимайте тяжёлое наследство. Помоги вам Бог!

Два генерала, знавшие и уважавшие друг друга, молча обменялись крепким рукопожатием.