Алексей Баталов. Жизнь. Игра. Трагедия

Имя иллюстратора Ротова в те времена было чрезвычайно популярно. Впервые его карикатуры появились в петроградском журнале «Бич» за год до Октябрьской революции. После установления советской власти на Дону Ротов работал в ростовских Дон-РОСТА, Политпросвете, ростовском отделении Госиздата. В 1921 году перебирается в Москву и до самой войны трудится в журнале «Крокодил», параллельно печатаясь в газетах «Правда», «Рабочая газета», «Комсомольская правда», «Гудок», «Прожектор», «Огонек», «Смехач», «Чудак», «30 дней», «Лапоть». А еще он иллюстрировал книги С. Маршака, А. Барто, А. Некрасова, Л. Лагина, С. Михалкова, В. Катаева и, разумеется, В. Ардова. Перед самой войной Ротова арестовывают за карикатуры против советской власти, напечатанные в 1934 году. Восемь лет художник просидел в исправительно-трудовых лагерях, продолжая трудиться. Множество его полотен до сих пор хранятся в Соликамском государственном краеведческом музее. В 1954 году Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала Ротова. Умер он зимой 1959 года. А ровно через полвека в Государственном Литературном музее пройдет персональная выставка работ Константина Ротова. И на ней выступит Алексей Владимирович Баталов. И расскажет присутствующим, как много лет назад женился на дочери художника Ирине: «Мы с Ирой – ровесники. Так что у нас была общая компания: мы бегали вместе, играли. Помню, как я эффектно появился перед всеми на белом коне. Ирина это тоже запомнила. Хотя все получилось случайно. Водовоз позволил мне проехать верхом, а лошадка была совсем старенькая. Это было незадолго до войны. Все довоенное детство кажется таким беззаботным, солнечным. Ира была небольшого роста, темноволосая, характер озорной. Помню, как однажды встретил ее на катке стадиона «Динамо». Она каталась мастерски, и это произвело на меня впечатление. А потом нас разлучила война. Меня увезли в эвакуацию в Чистополь, а Иру – в Алма-Ату. Мы снова встретились, когда, вернувшись из эвакуации, я зашел в гости к своему другу, Пете Петрову. Туда заглянула и Ира. Нам было по 16 лет, хотя взрослые нас все еще считали детьми. Для меня большое значение имело, что она своя, проверенная долгими годами дружбы. Ведь с девчонками я был очень робкий. Я не мог жениться на чужой девушке, даже подойти к незнакомке мне было трудно! Так что, скорее всего, это было просто юношеское увлечение, которое проистекало из моей стеснительности. Словом, мы с Ирой снова стали общаться, гулять вместе. Вот так буквально по улицам ходили и говорили. В то время не было никаких кафе, а если и были, то нам не по карману. Еще даже продовольственные карточки не отменили, не редкостью было, что люди недоедали. Нет, то мое ухаживание было не таким, как себе представляют нынешние молодые люди. И цветов тогда не продавали – их можно было только где-то украдкой нарвать. И подарков я делать не мог вообще никаких! И одевался черт-те во что. Помню, что у меня была шинель, солдатские ботинки и флотские брюки. И никаких носков – их тогда вообще невозможно было достать! Чтобы ноги не «белели» под черными брюками, я их красил ваксой.

Жениться на любимой девушке в те времена считалось нормой. Но конечно, если бы мы стали спрашивать совета у старших, пожениться нам, школьникам, никто бы не разрешил. Поэтому, дождавшись, пока возраст подошел, мы удрали в загс тайком. Зашли и расписались. Правда, у нас было кольцо – одно на двоих, мы купили его, одолжив денег у домработницы Николая Погодина. Такое маленькое золотое колечко, на внутренней стороне мы попросили выгравировать: «Алеша + Ира = Любовь». Помню, в загсе нам сказали, что мы – самая юная пара, но все-таки расписали и вручили свидетельство о браке. С ним-то мы и пошли к родителям, которые и не подозревали, что «дети» поженились! Конечно, они пришли в ужас. Еще не окончили школу, нигде не работаем, никакого жилья нет, и вдруг – муж и жена. Двое сумасшедших!