Алексей Гаврилович Венецианов

В 1831 году в столицу из Москвы в поисках заработка прибыл молодой, полный энергии и делового запала журналист Андрей Александрович Краевский. Вскоре он стал редактором «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду“». Так что знакомство с ним Венецианова, возможно, осуществилось через владельца этого издания Воейкова. Несколькими годами позже Краевский приобрел у старого почитателя венециановского дара Свиньина журнал «Отечественные записки»; встреча могла состояться и через него. Молодой человек привлек Венецианова проницательностью суждений о русской литературе, особым издательским чутьем на все свежее, яркое: первая книжка обновленных «Отечественных записок» включит в себя «Песни» Кольцова, «Бэлу» и несколько стихотворений Лермонтова, «Княжну Зизи» Соллогуба.

Принимал у себя Краевский по утрам. Почти вся тогдашняя литературная братия собиралась в его квартире, в кабинете, заставленном огромными фантастическими столами и полками, на которых с завидной аккуратностью были расставлены книги, стопочками разложены свежие журнальные корректуры. Члены так называемой «литературной аристократической партии» — Жуковский, Вяземский и другие, здесь не бывали. Не бывал и знаменитый поэт, с наивной дерзостью сам себя почитавший «пророком», Нестор Кукольник — его хозяин не терпел. Из художников чаще всех приходил Брюллов. Собрания отличались непринужденностью, деловитой суетой. Часто влетал с шумом молодой гений — Лермонтов, привозил новые стихи, забавлял собравшихся светскими сплетнями. Долго не засиживался, в серьезные разговоры о литературе не пускался. Белинскому, встретившемуся впервые с ним в доме Краевского, показалось даже, что он «нарочно щеголяет светской пустотой», выставляя пустопорожнюю болтовню как щит против чужого вторжения в душу.

Краевский в свою очередь находился в близких отношениях с весьма необычной в литературных кругах фигурой — Владимиром Андреевичем Владиславлевым. Служа при штабе жандармов, Владиславлев распространял свой альманах «Утренняя заря» с помощью жандармского начальства и даже «по предписанию» оного. По этому поводу И. Панаев остроумно замечает, что оно, начальство, «в противоречие своим принципам, возбуждало таким образом интерес к литературе в русской публике». В обществе поговаривали, что он и «Отечественные записки» Краевского на первых порах тоже распространял не без содействия III Отделения. Однако с этим журналом жандармерии впоследствии «не повезло»: последний номер, вызвавший неудовольствие в высших правительственных кругах, III Отделение скупило, дабы предать весь тираж аутодафе… Владиславлев слыл человеком грубым, самодовольным, беззастенчивым. Авторам своего альманаха вовсе не платил гонорара. И тем не менее у него охотно бывают Венецианов с Брюлловым (Владиславлев собрал целый альбом рисунков последнего). Более того, Н. Надеждин, издатель московского журнала «Телескоп», сосланный в 1836 году за публикацию «Философического письма» Чаадаева, никому, кажется, так не доверял, как Владиславлеву. Видимо, было нечто в этом литераторе-жандарме, что привлекало к нему многих почтенных людей…

Сходится Венецианов в те годы не только с людьми искусства. В числе близких знакомцев числится Григорий Иванович Спасский, историк, этнограф, горный инженер, археолог, издатель Сибирского и Азиатского вестников. Спасский изучал археологию южной России и Крыма, увлекался русской стариной — много трудился в «Московском обществе истории и древностей российских».

Привлекала художника и личность Петра Васильевича Хавского, когда-то сподвижника Сперанского по составлению новых российских законоуложений. Среди молодого окружения Венецианова Хавский, бывший девятью годами старше самого художника, был исключением. Этих людей, помимо прочего, сближала юность, проведенная под сенью просветительских идей XVIII века. Хавский был не только крупным законоведом. Он составил «Таблицы для проверки годов в русских летописях с приложением хронологических таблиц, сравнивающих юлианский календарь с григорианским» — труд многих лет жизни. Он систематически занимался проблемами хронологии русской истории и генеалогии. Не чужд был и литературных занятий — оставил потомкам воспоминания «На память друзьям моим». Симпатия к нему Венецианова была так велика, что он написал не только портрет самого Хавского, но и создал очаровательно-нежный образ его маленькой дочери Настеньки.